Свершилось.
В рамках майского жертвоприношения богу крэка и редкопейрингов (известного в Куроко-фандоме как mini OTPW 2.0) выложилась очаровательная и суровая команда очаровательного и сурового пейринга.

Генералы эпохи воюющих провинций, стихи Гейне, вспыльчивость, обаяние и трехочковые прямо в сердце.
Приходите.
We will show you something N.I.C.E <3

---

пишу из горящего танка

К слову о детективных сериалах и криминаЛЛистике.

Зимой я посмотрела первый сезон True Detective.
[большой абзац о том, что меня переехало катком и моя жизнь никогда не будет прежней]
Все, кому нужно, уже знают, а мне триста лет я выполз из тьмы я узнала вот пять минут назад, что они идут на второй сезон. Это несколько сломало мне картину мира, так как более жуткую, целостную, законченную историю еще нужно поискать. Потом наконец начала соображать и поняла, что история второго сезона с историей первого вообще никак не связана. Отпустило. Потом посмотрела тизер. Снова накрыло.
Колин Фаррелл в роли Мэттью Макконахи.
Свят свят свят.
Вот тизер, не хочу страдать одна.

---

мэд макс

В минувшую субботу я посмотрела фильм о том, как Шарлиз Терон угнала полный бензовоз моделей Виктория Сикрет и предприняла неплохую попытку свалить с ними в закат. Параллельно с этим в Вальхаллу хотел попасть Зверь из Людей Икс. Он хотел этого потому, что в Вальхалле его ждали милк шейки и новенький рендж ровер. Он сам так сказал, я склонна ему верить. За всей этой тусовкой гналась бригада мутантов, отягощенных пост апокалипсисом и не отягощенных моральными принципами. У чуваков была своя правда и я готова ее уважать.

Горящие бензовозы, песчаная буря, кровькишки, беременная Роузи Хантингтон-Уайтли, анархия, страх и ненависть в Австралии, которая вообще не изменилась после апокалипсиса.

Посреди всего этого хочется нажать на паузу, подойти к Безумному Максу и спросить у него: "Макс, что ты вообще делаешь в этом фильме?". А Макс бы покачал головой и промолчал. Как он молчал всю первую половину фильма. Серьезно, у Макса было четыре реплики и ужасная травма прошлого, а у Шарлиз был бензовоз, и, что немаловажно, цель.

Чувак просто проходил мимо, а стал донором крови и инструментом свержения общественного строя.

Но я ради чего все это пишу: покайтесь, ибо грядет. Грядет MadMax!AU для всех пейрингов всех фандомов. И я этому рада :3

---

вою в ночи, жестами объясняю людям, что меня зовут хуан. под катом почетное отп номер два. джва года этого ждала

@темы: куробас, ду ю плей ит?

---

вою в ночи, жестами объясняю людям, что меня зовут хуан. под катом почетное отп номер два. джва года этого ждала

---

Этим дождливым майским днем я узнала, что первая серия второго сезона Penny Dreadful абсолютно уныла и ужасна.
Тяжелый удар. Буду смотреть без звука и любоваться Евой Грин.

---

Случилось непоправимое - я посмотрела вторых Мстителей.
В фильме все безусловно взлетело (в прямом и переносном смысле), но не настолько, чтоб разродиться отзывом. Поэтому скажу следующее:

1. Скарлетт Йоханссон - стабильное второе место в списке голливудских актрис, с которыми я хотела бы переспать.

2. Стив Роджерс, солдат, пацифист, человек в безразмерной коричневой кожаной куртке, герой, жертва, двухметровый голубоглазый пиздец, наш звездный орел Капитан Америка, где были мои глаза, тревожно мне как-то, куда еще Марвелл.

---

Случилось непоправимое - я посмотрела вторых Мстителей.
В фильме все безусловно взлетело (в прямом и переносном смысле), но не настолько, чтоб разродиться отзывом. Поэтому скажу следующее:

1. Скарлетт Йоханссон - стабильное второе место в списке голливудских актрис, с которыми я хотела бы переспать.

2. Стив Роджерс, солдат, пацифист, человек в безразмерной коричневой кожаной куртке, герой, жертва, двухметровый голубоглазый пиздец, наш звездный орел Капитан Америка, где были мои глаза, тревожно мне как-то, куда еще Марвелл.

---

В эфире невероятные приключения из жизни белого интуита.

Уронила телефон себе на губу. Ну да, как-то так. Чего бы и нет. Всегда упускаю этот момент, когда перестаю контролировать реальность, выныриваю уже в следующий момент, когда любуюсь своим покалеченным телом.

Разбила губу в кровищу, сделала следующие выводы:
1) стильный алюминиевый корпус - это не всегда к добру.
2) нужно пересмотреть свое отношение к фикам, где во время поцелуев герои начинают кусать, прикусывать, грызть, засасывать до крови, чувствуя металлический привкус во рту и прочие большие радости маленьких фикрайтеров.

---

всякое

1. To whom it may concern: не столько говно smartTV от LG, сколько говно их техподдержка и сервис-центры в Украине.
Культура потребления тоже говно, но это все и без меня знают.

2. На неделе как по нотам разыграли самый типичный, самый классический, самый распространенный, самый известный и при этом самый неотвратимый и самый злоебучий проеб, который может случиться при сдаче проекта.



Мысленно сделала вот так: (╯ ﾟдﾟ╯ ┻━━┻ и ушла медитировать в свой воображаемый буддистский монастырь, потому что самадуравиновата.

3. Какое же простое человеческое счастье после 4-х курсов НТП в универе сидеть и переводить художественный текст просто для души. Хотела добавить сюда гифку с диснеевской Белоснежкой, которая танцует и поет среди весенних цветочков, но погрязла в пучинах Тамблера.

---

здесь рек фика про киридай на английском. простыня

Название: This City Will Kill You
Автор: hilaryfaye
Рейтинг: автор не указал. я бы поставила PG, местами R за кровь
Пейринг\Персонажи: Kiyoshi Teppei/Hanamiya Makoto/Imayoshi Shouichi, Furuhashi Koujirou/Hara Kazuya, Aida Riko/Momoi Satsuki, Seto Kentarou, Yamazaki Hiroshi, Sakurai Ryou, Harasawa Katsunori
Жанр: АУ, городское фэнтези, приключения, драма, романс, slice of life
Размер: 21 340 слов

Хотелось бы написать что-то вроде "нет времени объяснять, читайте", но объяснить все-таки нужно.

Фик прекрасен.

Ощущение, будто я то ли посмотрела сезон сериала за один день, то ли прожила пару лет в этом безымянном городе на берегу залива, в котором постоянно идет дождь, в котором Хара сомневается существует ли солнце, в котором голодные русалки поют свои песни, в котором парни из лавки магических мелочей "Кирисаки" бросают на корм этим русалкам труп парня, который перешел Ханамии дорогу, в котором Кисе сирена, а Мидорима - ясновидящий, в котором на крышах вместо голубей сидят гарпии, в котором Киеши и Рико не могут жить без кофе, в котором Имаеши боится захлебнуться в бетоне и стекле. В городе, которому грозит неминуемая гибель.

Вот не зря жанр называется "городское фэнтези". Тема города как живого существа, как разумной хорошо организованной системы раскрыта потрясающе. И это при том, что автор почти не описывает город "в лоб". Автор почти ничто и никого не описывает напрямую. Поначалу эта манера повествования и раскрытия персонажей может показаться странной. Персонажей много, в каждом новом маленьком кусочке свой фокальный персонаж. И эти фокальные персонажи почти никак не объясняют происходящее, почти не дают ему свою оценку и автор почти не прописывает, что они чувствуют в той или иной момент. Это сферическое "show don't tell" в вакууме. И когда к нему наконец привыкаешь, эффект получается просто потрясающий. Ты будто смотришь фильм. Тебе что-то показывают, ты сам делаешь свои выводы, сам что-то додумываешь. Картинка в результате такая цельная, яркая и объемная, как порой не бывает от текстов, в которых автор все разжевал и прописал. Думаю, во многом из-за того, что добрая половина этой картинки строится на читательском воображении и получается очень "своей", а не навязанной автором. Что никак не умаляет заслугу автора, автор вводит невероятно яркие детали, чтоб воображение таки запустилось.

Поначалу может показаться, что в фике как-то дофига сюжетных линий, дофига персонажей, кто все эти люди, куда бежать. В какой-то момент привыкаешь и начинаешь понимать, куда это все идет. Автор в итоге связывает все сюжетные линии вместе, по-моему это называется "подобрать все петли". Петли, кстати, подобраны виртуозно) Единственное, то ли Имаеши слишком загадочен, то ли я совсем туга, но не въехала в сюжетную линию Сакурая, Имаеши и Харасавы. Тут кстати нужно справедливо добавить ворнинг для хьюгалаверов:

спойлер средней важности

посреди фика внезапно умирает Хьюга. Он не введен как персонаж, его смерть просто подается как факт, к нему не успеваешь привязаться. Но представляю, какая это боль если любишь Хьюгу.

А еще может показаться, что Момои и Рико и некоторые мимокрокодилы в тексте были лишними. Сюжетно и логически - да. Но их наличие очень хорошо работает на идею того, что все происходящее - отрывок из жизни необычного города на берегу залива. В жизни же не бывает сюжета, не бывает лишних и не лишних людей. В общем, получается эффект полного погружения. Очень верибельно это все, хотя, подумать только, фэнтези.

Теперь персонажи. Опять же прекрасны. Прекрасны они своими мотивами, поступками, которые они готовы совершить и совершают, но об этом позже. Как в любом нормальном городском фэнтези, персонажи прекрасны своими абилками, которые отражают:

Хара - умеет в электричество. Это отлично подчеркивает то, что у мальчика в жопе шило.
Фурухаши - сын русалки. Его стихия вода и, учитывая основной пейринг фика Хара\Фурухаши, контраст их стихий как бы символизирует.
Сето - когда засыпает, отделяет разум от тела и бродит по городу.
Ямазаки - просто котик тянет на себе магазинчик "Кирисаки" и, скажем так, чувствует магазин. Тут стоит заметить, что у персонажей абилки делятся на воздействие и восприятие. У всех, на мой взгляд, подобраны очень метко.
Момои - анализирует ноосферу)
Мимопроходили Кисе-сирена и Мидорима-ясновидящий.
Киеши, Имаеши и Сакурая спойлерить не буду, но просто в самое сердце.
Ханамия - человек-пиздец, как всегда. О нем ниже отдельно.

Ханамия сперва не понравился совсем. Слишком истерил. Не поймите меня неправильно, я люблю в Ханамии его злость и, кхм, экспрессию. Смотришь аниме и сразу видно: чувак на спидах горит. И тяжело не загореться в ответ. Здесь стоит четко выделить момент, когда этот пост перестает быть постом с рекомендацией и становится постом моей безграничной любви к Ханамии Макото. В общем, проблема моя была в, скажем, недоверии к автору. Знаете, как часто бывает, автор не может расскрыть персонажа и просто выделяет какую-то его узнаваемую черту и тащит эту черту через весь текст. Внезапно, в этом тексте с Ханамией дела обстоят по-другому. У него есть причина быть таким, есть причина быть злым, истерить, ломать мебель и материться (у меня есть некоторая проблема с черезмерно матерящимся Ханамией). Короче, когда я наконец поняла, почему Ханамия в этом тексте именно такой, я читала дальше в режиме рыдающего котика.

Стопроцентное попадание в хэдканон и сердце.

Я объясню, но опять зайду издалека. В общем, Ханамия Макото и тема разрушения, ломания вещей и т.д. идут рука об руку. Ну так уж он познает этот мир, так уж идет к просветлению через разрушение, лол, с кем не бывает. И в общем, в какой-то момент меня накрыло идеей, что когда вокруг Ханамии не останется вещей, которые дороги, которые интересно ломать, он ударится в саморазрушение и начнет ломать сам себя, как единственную вещь, которая имеет значение. Так вот, истерящий Ханамия в этом фике - это Ханамия, который потерял все дорогое, что у него было, и принялся ломать сам себя.

Ханамия Макото в режиме саморазрушения. Бомба замедленного действия. Медленно, но неумолимо тлеющий фитиль. Блядь, это сильнее меня.

А теперь контрольный в голову: абилка Ханамии в этой аушке - это магия хаоса.
Ханамия Макото - маг хаоса, который не жалеет сам себя.

1) Найдите водопад.
2) Ложитесь на него котиком
3) Рыдайте


До сих пор не могу и не хочу понять, почему моя любовь к Ханамии принимает именно такие формы, почему я всем остальным любимым персонажам желаю счастья, а ему желаю страданий. Неужели страдания - единственное его состояние, в котором я готова ему сопереживать? Не буду, пожалуй, в этом ковыряться.

Перейдем к пейрингам. Киеши/Ханамия/Имаеши - думала, мне такое читать будет больно. Я могу читать либо киехану, в которой Имаеши - сваха/стремный сенпай/проходил мимо, пока шел за хлебом. Либо имахану, в которой Киеши Теппей никогда не рождался/ не имеет значения (била себя по рукам, пока писала эту фразу). Либо в фике сперва был один пейринг, в котором поставили точку, и потом начинается второй. В этом фике тройничок не вписывается ни в один из этих вариантов, на то он и тройничок. Но он настолько прекрасно преподнесен и раскрыт, что я, похоже, открываю для себя новое дно. Думаю, из-за ненавязчивой, дженовой, что ли подачи. То есть, понятно, что между киеимаханой были отношения, но их сексуальный и даже романтический аспект никто из участников не акцентирует. Фик вообще в первую очередь дженовый и сюжетный, несмотря на два пейринга и один тройничок.

А еще, это длительные отношения. Киеши в своем пове называет Ханамию "Макото". И это не то "Макото", которое "не смей меня так называть! - в постели я буду называть тебя только так, Макото *троллфейс*". Это "Макото", за которым стоят годы связи. Вот кусочек, который хорошо иллюстрирует мысли из предыдущих пары абзацев:

Kiyoshi laid his palm against the door, and closed his eyes.
He knew that energy, the crackling frenetic cloud that filled every part of the space it occupied.
He pushed open the door, not sure what to expect. Makoto sat in one of Kiyoshi’s living room chairs, the way he’d used to when he was waiting up for Shouichi. He’d ordered dinner, Kiyoshi could see. Made himself at home.
Fallen asleep.

Вот максимум той оценки, отношения и эмоций, который автор дает в тексте. Учитывая все то, что произошло в тексте до этого абзаца, Киеши должен испытывать в этом кусочке целый букет эмоций. Ни одна не прописана явно, но все понятно. Дальше, Ханамия пришел к Киеши домой и спокойно уснул, в сложившихся в тексте обстоятельствах это говорит очень о многом, но автор это все не разжевывает и не проговаривает. Все и так понятно из-за деталей. Бесценно, в общем.

Ну и самое главное - общая идея фика. Такая вроде простая, такая глобальная, такая идущая через большую половину эпических приключенческих сюжетов. Но в фиках по куробасу почти не встречаемая. Хотя будучи в сенен-фандомах, мы все это читали миллион раз.

В общем, идея: если твоей планете\стране\городу грозит опасность, кого ты будешь спасать первым? Вот она вечная тема всех сененов и всех фэнтези - желание защитить ближнего. Вот поэтому персонажи этого фика так прекрасны, ими движет это замечательное простое желание. Не важно, какие формы принимает его реализация, желание у всех одно. И это бесценно. Особенно учитывая то, что главные персонажи - ребята из Киридая, отрицательные как бы персонажи. Но способные на поступки.

И даже Ханамии оказалось не чуждо желание защищать. Чувствуете, куда катится мир? У Ханамии Макото есть что-то, что находится вне его концепции разрушения и поломанных вещей. Киеханеры и имаханеры - внимательно следите за руками - это не Киеши и не Имаеши. Ханамия хочет защищать что-то другое.

Я так много написала, а не написала главного. Главные пейринг и главные герои, если можно их конечно выделить - это Хара и Фурухаши. Фик очень далек от ретелинга "Русалочки", но там есть сцена, которая ну очень символизирует эту связь.

В общем, этот фик - это прекрасная, прекрасная, прекрасная история о том, как мальчик с глазами мертвой рыбы заботился о мальчике, глаза которого видел всего два раза в жизни.

Саундтреком к этому всему хорошо бы пошли She Wants Revenge - Up in Flames и COPILOT - Drunken Whaler.

@темы: куробас, ду ю плей ит?

---

Я чувствую себя Сигурни Уивер в фильме Чужой.
Я чувствую, как во мне зарождается и растет что-то инородное.
Я чувствую, как во мне созревает маленький и неокрепший шиппер ниджихаев.
Мне кажется, шиппер ниджихаев нормально уживется с шиппером киеханы, потому что В ПЕЙРИНГЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ КОНФЛИКТ, НЕПРОСТЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ШАРИК ДОЛЖЕН ТААНЦЕВАТЬ И РЫДАТЬ НА ДНИЩЕ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[будем считать, что тут предисловие про флешмобы, мерзкую человеческую природу, тягу к вниманию, себялюбие, безразличие, ПМС и вялотекущий экзистенциальный кризис длиною в 25 лет]

флешмоб про 10 фактов

прилетел от  bezjalosny_fossy и  Блудный Автор

Путешествия для  bezjalosny_fossy:

1. Мне было 18, я первый раз была за границей, по набережной Лондона гулял холодный ветер, ветру было плевать на июнь. Я сделала шаг назад и нечаянно на кого-то наступила. Тут же начала "сорри-сорри-сорри" и обернувшись увидела, что наступила на собачку. Мимо проходил лондонский бомж (он был местами одет стильнее меня) и открыл мне смысл жизни. Он сказал: Don't be sorry for a dog. Весь дзен-буддизм в одной фразе случайного чувака.

2. Позже той же ночью мы сидели на лавочке и смотрели на закрытую станцию метро. Самолет в Штаты был в 8 утра из Гатвика. Денег на решительные меры не было. Нам помогли ребята из западной Украины, которые ремонтировали эту самую закрытую станцию. Прекрасные ребята, прекрасное время, как-то в моей жизни с тех пор больше не случалось такой безрассудной ерунды с видом на Тауэрский мост.

3. Про три месяца, которые я провела в Штатах, могу сказать только: 1) я купалась в Атлантическом океане: ачивмент анлокед 2) свой 19-й день рождения я встретила в Нью-Йорке 3) ты никому и нигде не нужен, мир такой крошечный, а одиночество такое большое

4. По Украине я поездила не так уж и много: Крым, Киев, Одесса, Львов, Умань. Свой родной город люблю, как могу, это нелегко.

5. Самое прекрасное место Украины для меня - это Кинбурнская коса. Запредельное, волшебное место родом из детства. Ты смотришь на линию кромки воды и тебе кажется, что весь мир такой, как это место. Он состоит из моря и суши, они уходят за горизонт и кроме них в этом мире больше ничего нет.
Там осталось так много детских воспоминаний, мне казалось, прекрасней это место уже не будет. Но как-то раз, когда мне было 24, я вернулась оттуда с кольцом на безымянном пальце правой руки. И у меня нет воспоминания, дороже этого.

6. Самый прекрасный город, в котором мне посчастливилось побывать, - Гонконг. Я хотела написать много и поэтично о том, что это первый город ЮВА, который я увидела, про контрасты, про небоскребы над водой, про зеленые горы сразу за над ними, про огромную статую сидящего Будды, и вот опять скатилась в эти перечисления. Я снова хочу туда. Лучшее, что может быть в азиатском мегаполисе, впитал в себя Гонконг.

7. А худшее, что может представлять из себя азиатский мегаполис, - это Манила. 13 миллионов филиппинцев, бомжы спящие у дверей дорогих отелей, дети нюхающие клей под эсткадами, грязное море. Этот город раньше называли азиатским Парижем, а после второй мировой все полимеры куда-то, к сожалению, были просраны.
В общем, тягостно мне там было. Хорошо, что все свои три месяца на Филиппинах я провела не в Маниле. Когда наконец вернулась, то на все вопросы "нучекактам?" отвечала "я теперь ненавижу рис".

8. Помимо всего этого побывала в студенческих поездках в Европу и туристических резервациях в Турции и Египте. С обязательным тюленингом на пляже, олл-инклюзивом, аниматорами, экскурсиями и всем таким. Ну и мне как бы не стыдно. После того, как тебя методично имеют в мозг на работе, очень приятно бывает переключиться на график завтрак-пляж-обед-секс-пляж-ужин-секс и не принимать никаких решений.

9. Если бы мне предложили поездку в любую страну мира вотпрямщас, все устроим, все оплатим, делай там что хочешь, я бы выбрала Японию. Очень трепетно хочу туда поехать.

10. А еще, я снова хочу в Россию. Отряд, я смотрю на вас внимательно

тут когда-нибудь будет флешмоб про детские мечты

Никому это не навязываю, берите кто хочет, не ждите, что кто-то сделает этот судьбоносный выбор за вас))

---

всякое

1. Вторая часть фильма "Дивергент" произвела на меня тягостное впечатление. Не раз наблюдала этот интересный эффект, когда все, что нравилось в первой части какого-либо фильма\книги, начинает бесить во второй. Затянуто, не динамично, не гармонично, не логично. Не на мою возрастную категорию рассчитано - вот и весь ответ. Главная героиня - обаятельная и яркая в первой части - бесила и убивала во мне остатки человечного.

Поначалу бесила иррационально, а потом я все-таки сформулировала, за что мне так хотелось сжечь Трис на экране, сам экран и кинозал с ни в чем не повинными зрителями. Наверно, дело в том, что в подобного рода историях про антиутопию, про черное и белое, про свержение установленного порядка я всегда симпатизирую стороне зла и этого самого установленного порядка. Героиня Кейт Уинслетт прекрасна, на ее фоне группка взбунтовавшихся детишек выглядит довольно жалко, я уже молчу про то, что детишкам вряд ли когда-нибудь удастся понять, сколько сил было вложено, чтоб система работала хоть как-то. Короче, выбирая между "злом", к которому пришли через созидание, и "добром", к которому пришли через разрушение, я, пожалуй, выберу первое. Наверно, "Обитаемый остров" все никак не даст мне покоя.

В общем, тяготилась весь фильм, все метания ГГ вызывали реакцию типа "боже, да всем насрать", и судя по всему на какой-то мелодраматичной сцене в тишине кинозала я сказала это вслух. Женя повернулся ко мне и сказал: "Саша!". И в этом "Саша!" не было ни капли осуждения, совсем немного удивления и очень много гордости и понимания. Я никогда в жизни никого так не любила.

2. Мне снилась сходка Куроко-фандома, лол. Верней ее начало, там была, какая-то девушка, у которой мы должны были жить и еще две девушки потом подтянулись. До самой сходки я не доспала, но вот что запомнилась хорошо, так это дорога к дому первой девушки. Она была по мосту через затянутую льдом реку. И у меня в голове включился красный тревожный индикатор "зима в России - бежать и спасаться". Я была в России один раз, в ноябре, но мне хватило. Короче, если вдруг у Куроко-фандома будет сходка, то пусть она будет летом.

3. Есть люди, которым на лбу нужно приклеивать табличку "я паркуюсь как мудак". А мне нужно табличку "я готовлю как мудак". Постараюсь не заводить свою любимую песню про то, что я не в ладах с материальным миром, что мозгами я умею работать, а руками не умею, и что с чем-то я научилась справляться, на что-то забила, а вот приготовление еды - это боль боль боль.

Но тут я вам расскажу не про фейл, а про вин. Подруга привезла с Филиппин пакетик сушеного манго. И я решила не сьесть его бездарно за один подход, а сделать пирог. И пирог вопреки всему получился. То есть он выглядел как пирог и на вкус был как пирог. Не взирая на заговор теток с кулинарных сайтов. Я серьезно, эти ведьмы что-то знают, а мне не говорят. "Взбейте белки до мягких пиков" - лолчто? на каком языке это сейчас было?

4. Долгое время была в обиде на Дисней за "Холодное сердце". Ок, я в курсе, что компании Дисней плевать на мое мнение. Но вот вчера посмотрели "Город Героев". Какая адовая прелесть. Много было этих историй о добре и зле - таких разных и таких похожих. Эта история скорей из "разных". Очаровательное всё.

5. В Дежурке закончился юбилейный фест. Все котята, я рыба-дебил. Болела за Сейрин и Киридай, и за креативщиков, потому что молодцы, и за команды из канона, потому что... а бог его знает. Вот у вас получается нормально сформулировать, почему вам что-то нравится или почему вы шипперите что-то? У меня нет. Я могу сказать, почему что-то не нравится, могу обьяснить, почему киехью и кисемацу лучше бромансом, а вот почему мне пришло в голову копье киеханы - проанализировать не могу и не хочу.

Но я про фест, очень много чего понравилось. Внезапно понравились первые мидотаки. Внезапно - потому что я к пейрингу отношусь нейтрально. Но текст написан с такой любовью и горением. Такой человечный Шин-чан и Такао очаровашка. Я в этой парочке намного больше симпатизирую Такао, а автор написал юст Мидоримы по нему, а не наоборот, и это попало прямо в мое больное сердцу. Да и вообще текст про летний лагерь, заезженную все-таки тему, написан мило и свежо. Очень понравилось.

Понравились некоторые киеханы. Ну тут как всегда. Читала, горела, рыдала, куда бежать, вокруг дзен-буддизм и ебанина, а киехана любит друг друга даже не смотря на то, что от Киеши отрезали кусок Киеши. Когда меня отпустит? Надеюсь никогда.

До сих пор в ступоре от текста про Нэша и Акаши. Невероятный, невероятный, невероятный текст. Можно много чего написать про него, но вот что меня особо поразило: несмотря на то, что автор потрясающе раскрыл Нэша, сделал его глубже, объемнее и человечнее, Нэш все равно остался мудаком. Ни капли сожаления и сопереживания не вызвал.

Пытаюсь догнать недочитанное, ламурмуры в основном, и посмотреть арты на большом экране, а не с телефона. Но вот что хочу сказать, на фесте был текст, который очень мило, трепетно, нежно и влюбленно размазал меня по стенке. Это текст про киридае-не-джен. Я первую и вторую его части воспринимаю как один текст. Про него орали, что это фикбук и канцелярит, а для меня этот текст был примером того, как содержание - сильное и искренне - перевешивает форму, и вроде отмешаешь, что вот тут, тут и тут, что-то не то, но читаешь дальше и горишь. С такой любовью это написано. Давно не читала таких искренних влюбленных текстов, давно так не переживала и не пропускала через себя. Эмоции, которые получаешь от подобного - бесценны. И плевать, на то, что где-то беда со стилистикой. Автор - солнце и чудовище. Любви тебе

6. Женя купил мясорубку. Попытаюсь объяснить, почему меня это печалит. Если вкратце - покупка мясорубки Женей, а не мной, символизирует мое полное катастрофическое неумение поддерживать с людьми отношения. Верней, мою нулевую потребность в демонстрации своей любви. То есть, на чувства меня хватает, умом я понимаю, что нужно как-то что-то делать, чтоб люди о них знали, что отношения - это двое людей и все такое, но вот естественной потребности в демонстрации и поддержки у меня нет. Как это все логически вытекает из покупки мясорубки? Не стоит, пожалуй, объяснять, я и так в каком-то кромешном эмоциональном раздрае.

7. Написала 500 слов про Киридай. Ощущения, будто первый раз в жизни открыла ворд.


Думала, закрыть комменты к посту, потому что есть вероятность, что кто-то дочитает до конца и напишет мне "Саша, ты научишься готовить, ты нормально поддерживаешь отношения с людьми, у тебя получится расписаться, все будет хорошо". А я буду смотреть на это "все будет хорошо" и мне будет хотеться усторить пожар. Но я буду ставить смайлки и благодарить за поддержку. Зачем так жить?

Чтобы ни у кого точно не возникло такого желания, напишу про сериал "Викинги" и сцену жертвоприношения богам плодородия. Сериал этот - моя вечная боль и вечная любовь. Любовь, потому что прекрасная Скандинавия, прекрасная Лагерта, а боль - потому что все остальное. Ничего не происходит, все монотонно и вечно, как небо над фьордами. Поехали наваляли соседнему ярлу, выгребли от ярла, казнили ярла, поплыли в Англию, наваляли королю, выгребли от короля, объединились с ним и пошли в поход на другого короля. И так три сезона. Этот сериал можно снимать вечно, потому что в Англии очень много королей.

Но я про жертвоприношение. Алгоритм простой - режем корове горло, обливаемся кровью, остатки выливаем во вспаханную землю. Это норма, Скандинавия же кромешная кругом. И я смотрела на это и мне хотелось быть не зрителем, а тем, кто вспорет горло корове, кто обольется кровью и кто выплеснет остатки. Очищение через отсекание, как-то так. Хотелось принести в жертву то ли корову, то ли что-то человечное внутри себя. Коровы, ножа и вспаханной земли под рукой не оказалось.

Мораль: любись оно все конем, мы едем в Новый Орлеан.

---

гипногифка с совушкой. я не знаю слова "кат"

---

перетаскиваю 3

Название: Герои и злодеи
Бета:  Элацио
Пейринг/Персонажи: Ханамия Макото\Киеши Теппей, игроки Сейрин, игроки Кирисаки Дайичи
Размер: 4600 слов
Жанр: супергеройская!АУ, экшн, романс
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Фуджимаки Тадатоши
Саммари: После взрыва Ниджимура Лабс три года назад в Токио появилось слишком много людей со сверхспособностями.
Предупреждения: отсылки к фильмам о супергероях; вольное обращение с матчастью; нецензурная лексика.
Примечания: Написано для OTPW 2.0 за команду KiyoHana Team. Тема: АУ\кроссовер.

— Видел бы ты это, капитан, — протянул наушник голосом Хары. — Здесь вся полиция Токио.

— Кто-нибудь из отважных и убогих уже подтянулся? — спросил Ханамия.

— Не-а. Но Ямазаки сейчас что-нибудь взорвет.

Ханамия отключился. На другом конце города команда бесславных ублюдков Кирисаки Дайичи с фейерверками и свистоплясками грабила Центральный Банк. В это самое время Ханамия Макото спокойно и уютно грабил полуразрушенный комплекс Ниджимура Лабс.

Его шаги эхом рассыпались по пустым коридорам, полы черного плаща слегка разлетались при ходьбе. Луна светила из-за спины, и Ханамия шел, наступая на пятки своей длинной тени. Если бы кто-нибудь захотел снять это на камеру, то получил отличный зловещий кадр. Но в опечатанном здании Ниджимура Лабс уже три года никого не было.

— Опа! Свет и Тень подтянулись, — на том конце связи Хара лопнул пузырь прямо в микрофон.

— Кто-нибудь еще из Сейрин? Хьюга?

— Не-а.

— Продолжайте, — скомандовал Ханамия. — И никаких заложников.

— Есть, кэп, — хмыкнул Хара и отключился.

Ханамия свернул за угол и легко перепрыгнул уходящий на несколько этажей вниз провал. Стена по левую сторону от него тоже была разрушена, сквозь искореженные балки и бетонное крошево было видно, как мигает огнями Токио. Взрыв Ниджимура Лабс не принес никому мира. Если раньше город наполняли обыкновенные идиоты, то сейчас в нем не протолкнуться было среди идиотов со сверхспособностями. Обезвреженные бомбы, освобожденные заложники, не свершившаяся месть — вся эта эпическая возня в песочнице была курам на смех. Ханамия лениво наблюдал за тем, как Токио катится в дивный новый мир, и просто не мог не подставить подножку.

Он сбежал по ступенькам и остановился перед круглой армированной дверью хранилища. Вентили, основной штурвал и логотип с радугой поблескивали в слабом свете луны. Ханамия закрыл глаза и представил себе дверь хранилища изнутри. Представил слои бетона и армированного метала, представил конструкцию основного замкá и вспомогательных клапанов. Представил как медленно, сантиметр за сантиметром, их оплетает тонкая сеть. Легкая, невесомая, но неотвратимая. Она расползалась и расползалась, пока не заволокла дверь хранилища полностью.

Ханамия открыл глаза. От его ног на полу концентрическими кругами расходилось силовое поле Паутины. Оно светилось тонкими зеленоватыми линиями, и то, что попадало в радиус его действия, уже не могло выпутаться. Ханамия закрепил в сознании образ оплетенной двери и щелкнул пальцами.

Лязгнул метал, щелкнули затворы, и дверь медленно и грузно поползла вперед.

В хранилище тускло горело аварийное освещение, выхватывая из темноты пронумерованные стеллажи и ячейки. Похоже, взрыв здесь ничего не задел. Ханамия подошел к возвышению в центре и провел ладонью по стеклянной крышке люка, стирая пыль. Под ней пронзительным голубым светом переливалось то, что в состоянии были оценить только Ниджимура Шузо и Ханамия Макото. Ни одному заряженному имбецилу в этом городе не захотелось прийти сюда раньше и хоть одним глазком взглянуть на величайшее достижение человеческой расы. Кого-то останавливал страх, кого-то — глупость и бездарность. Ханамия считал, что всех останавливало безразличие. У Момои Сацуки был посвященный Поколению Чудес канал на Ютубе, и он собрал около миллиона подписчиков. Единственная в своем роде колба со стабильным антивеществом — ни одного.

Он зажмурился и сконцентрировался. Крышка люка запуталась в Паутине, но поддавалась слабо, — все силы ушли на дверь хранилища. Несколько затворов все-таки открылось, но дальше пришлось доставать из сумки лом. Ханамия усмехнулся: теперь в его жизни точно не осталось ничего святого.

Крышка с грохотом откинулась, и он осторожно достал колбу. Ее искрящийся голубой свет растекся по хранилищу, по стенам поползли тени. Ханамия с интересом наблюдал, как в литровом цилиндре клубится и изгибается петлями антивещество, как в нем зарождается новая вселенная, расширяется, гибнет и зарождается вновь.

Судьба человечества переливалась всеми цветами радуги в руках одного мудака. Ханамия тихо рассмеялся.

Он почти упаковал колбу в кейс, когда услышал позади слабый шорох. Отлично, поехали.

— Ханамия Макото! Ты подвел этот город!

— Чего такой серьезный, а, Хьюга? — Ханамия, не оборачиваясь, продолжил возиться с застежками.

— Ты обвиняешься в проникновении на опечатанный объект, расхищении секретных разработок, грабеже банков, кибер-преступлениях, формировании незаконной преступной группировки и взрыве стадиона.

— И в нанесении непоправимого вреда бесценному здоровью Киеши Теппея, — Ханамия улыбнулся, и ему было плевать, что Хьюга не увидит его улыбки.

— Не смей произносить его имя, урод.

Ханамия сжал кейс крепче, обернулся к Хьюге и показал язык. Того передернуло, но наконечник его стрелы все еще был нацелен Ханамии в сердце. Он стоял на пороге хранилища, за его спиной зиял провал в стене, в полуметре от его ступней плескался крайний круг Паутины. Ханамия сделал шаг вперед и Хьюга сделал шаг назад. Это было бы забавно, если бы не было печально. Ханамии не хватило бы сил поймать стрелы в Паутину, но Хьюге об этом знать не полагалось.

Он все так же держал Ханамию на прицеле, полы его плаща развевались на ветру. Ханамия чуть не закатил глаза. На нем самом был дизайнерский плащ от Вивьен Вествуд, а Хьюга, судя по всему, спер портьеру из маминой гостиной. И ладно бы только Хьюга, весь город поддерживал этот маскарад.

— Какой у тебя план, Хьюга? Ваша сладкая парочка сейчас занята на другом конце города, а у меня в руках штука, способная втянуть планету Земля в черную дыру. Что будешь делать?

Ханамия продолжал медленно идти вперед, а Хьюга все так же медленно отступал. Вероятность того, что он выстрелит на пробу, была девяносто два процента. Вероятность, что попадет, — семьдесят семь. Он еще не достаточно психовал.

Переговорник в ухе Хьюги зашипел, и тот шепнул что-то в ответ. Вот это уже было интересно. Кто там на другом конце связи? Кто-то из массовки? Айда? Киеши? Ханамия глубоко вдохнул.

В команде Сейрин было трое отягощенных сверхспособностями: Свет, Тень и Хьюга Джунпей, который решил не скрывать свое настоящее имя с тех пор, как подписчики блога Момои Сацуки не оценили его первый псевдоним. Фурухаши меланхолично называл эту святую троицу Человек-Невидимка, Человек-Жрать и Человек-Хьюга.

Впрочем, год назад Сейрин спасали мир немного другим составом. Как жаль, что стадионы иногда взрываются, а Киеши Теппей оказывается не готов к такой банальной человеческой подлости.

Ханамия улыбнулся своим мыслям.

— Я к тому, — продолжил он, переступая порог хранилища, — что тебе не стоит делать резких движений.

И в ту же секунду рванул вперед, к провалу в стене. Хьюга выстрелил и с вероятностью двадцать три процента промазал. Он попытался отпрыгнуть в сторону от Паутины, но Ханамия был быстрей. Остатков энергии хватило, чтоб отбросить стрелы Хьюги к дальней стене и потянуть его переговорник на себя.

Злой и безоружный, Хьюга кинулся за Ханамией, но тот уже стоял на краю провала, спиной к городу и с широко распахнутыми руками. В одной он сжимал кейс с колбой, во второй — коммуникатор.

— Ханамия, мать твою! — крикнул Хьюга.

Ханамия не слышал его. Он падал вниз, в ушах свистел ветер, перед глазами мелькали огни и собственная челка.

До асфальта оставалось двадцать три этажа. Ханамия пролетел два из них и приземлился на крышу Рыбки.

Фурухаши вывел антигравы из спящего режима, включил систему невидимости, и Рыбка плавно двинулась с места. Мимо проплывали крыши небоскребов, внизу шумели автомобили, Ханамия лежал, обнимая кейс, и думал совсем не об антивеществе.

— Сворачивайтесь, — скомандовал он Харе.

— Да на нас уже всем плевать, капитан, тут опять эти Цветные меряются, у кого больше, — хихикнул Хара и бросил в сторону: — Сворачиваемся!

Ханамия вытащил свой наушник и вставил наушник Хьюги.

— ...юга! Хьюга! Джунпей! — тараторила Айда, перекрикивая стук клавиш. — Ответь мне!

— Его местоположение не изменилось, — сказал кто-то. — Рико, все хорошо. Мы получаем данные с его биодатчика. Показатели в норме.

Голос был уверенный, спокойный и очень знакомый. Ханамии захотелось что-нибудь сломать.

— Здравствуй, Киеши, — пропел он в микрофон, и на том конце повисла тишина.

Потом в наушнике заскрипело, зашуршало, кто-то ахнул, кто-то что-то пробормотал. Затем снова все стихло, и осталось только дыхание Киеши.

— Ханамия, — наконец сказал он, — ты вернешь то, что забрал из лаборатории.

— А ты все такой же правильный. Это отвратительно, — зевнул Ханамия. — Как же та часть, в которой мы выясняем, все ли в порядке с Хьюгой?

— С ним все в порядке. Иначе мы бы с тобой не разговаривали, — в голосе Киеши звенел метал.

— Боюсь-боюсь, — рассмеялся Ханамия. — А я ведь просто хотел спросить, как у тебя дела? Мы не виделись с тех самых пор, как...

— Тебя слышу только я, — перебил Киеши.

— Еще бы, ты же не хочешь, чтоб твои ненаглядные знали, с кем ты трахаешься, — Ханамии было весело и зло. — Я просто хотел спросить, как жизнь? Как тебе сидится на скамейке запасных? Надеюсь, колено больше не беспокоит?

— Ты вернешь, то, что украл, — повторил Киеши.

— Заставь меня. — Ханамия раздавил наушник в кулаке и выбросил обломки вниз.

За бортом Рыбки проплыли огни Сибуи. Ближе к горизонту небо пересекла желтая вспышка. За ней тут же промелькнула синяя. Токио жил своей супер обычной супер-геройской жизнью, а Киеши мог лишь наблюдать за этим из окна штаб-квартиры Сейрин.

Впрочем, еще год назад все было по-другому.

Еще год назад Киеши Теппей был бодр, весел и отважен.

Киеши Теппей носил бледно-розовый костюм, который Ханамия отказывался понимать.

У Киеши Теппея напротив сердца синим цветком горел портативный ядерный реактор.

Киеши Теппей, мать его, летал.

Киеши Теппей трахался как бог, но эта неприятная деталь вскрылась чуть позже.

Киеши Теппею не хватало разве что звезды во лбу или на груди.

Киеши Теппей очень хотел умереть за этот город и своих друзей.

Ханамия Макото просто не мог пройти мимо.

Трагедия заключалась в том, что Токио был не в состоянии оценить и половины вреда, который наносили ему Кирисаки Дайичи. Никто не понимал кибер-преступлений и компромата, всем нужен был эпатаж, тысячи заложников и взорванные стадионы. Поэтому пришлось действовать в доступном для понимания Киеши и удобном для Ханамии формате. И без стадиона было никак.

Шестьдесят тысяч человек ждали своего освобождения из Национального олимпийского комплекса. Киеши крутился в небе розовой молнией, Хьюга и Сейрин возились у ворот. Ханамия заедал кофе шоколадом и наблюдал, как какие-то неудачники делают за него всю грязную работу.

— Ну не ебланы?! — рявкнул Ямазаки и жахнул кулаком по приборной панели Рыбки.

Фурухаши наградил его мертвым взглядом, Ямазаки отдернул руку и крикнул: "Что?!" Киеши Теппей тем временем выводил троих неудавшихся суперзлодеев навстречу полиции, вспышкам камер и разъяренной толпе. Хьюга ковырялся в бомбе, Сейрин пытались организованно эвакуировать шестьдесят тысяч человек.

Ханамия давно не видел такого жалкого зрелища.

Все затянулось до поздней ночи. Киеши лично вывел последнего заложника, вытер пот со лба и встретился взглядом с Ханамией. Ханамия улыбнулся ему, отправил пустой кофейный стаканчик в урну и запрыгнул в Рыбку.

А потом щелкнул пальцами, и стадион взлетел на воздух.

Сердце у Киеши действительно было железным, а вот колени, как оказалось, — не очень. Ханамия лично взломал базу данных больницы, чтоб скачать его рентгеновские снимки и чертежи протеза. И пришпилить их магнитом к холодильнику.

Славные были времена. До тех пор, пока не оказалось, что жизнь Киеши Теппея вопреки всему продолжается, а Ханамию Макото это несказанно бесит.

Он очнулся от воспоминаний, когда Рыбка мягко пришвартовалась к крыше. Ямазаки таскал по ней угловатые сумки с логотипом Центрального Банка, в них были то ли золотые слитки, то ли пачки купюр. Сето дрых, развалившись на перилах. Хара ковырялся в планшете.

— Сколько можно?! — не выдержал Ямазаки. — Мы уже ограбили все банки в Токио. Все! Некоторые по два раза. Сколько мы еще будем этим заниматься?

— Пока не перестанем резаться в камень-ножницы-бумага, чтобы выяснить, кто платит за бургеры, — вздохнул Сето, поднимаясь навстречу Ханамии и Фурухаши.

— Хара? — спросил Ханамия.

— Все прошло по плану, капитан, — хмыкнул тот, отсалютовал планшетом и тоже поднялся навстречу.

— Тогда все свободны до послезавтра.

Парни кивнули. Они выстроились в ряд на краю крыши. За их спинами над небоскребами Токио восходило солнце.

* * *

Ханамия разлепил глаза и потянулся. Настенные часы показывали одиннадцать утра, на тумбочке часто мигал индикатором мобильник.

В новостной ленте не оказалось ничего необычного. Дерзкое ограбление Центрального Банка плавно перетекло в дуэль между Светом и Синей Молнией. Ханамия лениво пролистал фотки, на которых Хара показывал в камеру фак, Сето наводил дезинтегратор на полицейское оцепление, а Момои Сацуки пыталась взять интервью у Тени. Затем быстро перемотал видео с сине-бордовым мельтешением в небе и прошелся по твиттерам Сейрин.

Им всем хватило ума промолчать об ограблении Ниджимура Лабс, и только Хьюга запостил что-то вроде «Что тебе нужно, Ханамия?!». Ханамия повертел в руках телефон и ответил: «Хаос и глазное яблоко», не особо надеясь, что Хьюга его поймет.

Он встал с постели и поплелся на кухню. На секунду замер на пороге — заспанный, взъерошенный, в одних трусах, — но все-таки прошел дальше. Положил телефон между тарелок на сушке, набрал стакан воды и сделал пару глотков.

— О боже мой, Киеши! Как же ты меня нашел? Что же мне теперь делать? — Ханамия кривлялся искренне и с душой, но вспышкой злости его прошило с головы до пят. — Наверно, мне остается только уповать на твою безграничную милость.

— Я не жду, что ты это скажешь. — Киеши отложил инструкцию от рисоварки, которую вяло листал, и сложил руки на груди.

Он сидел за столом и не сводил с Ханамии тяжелого взгляда. Под тканью его футболки горел синий огонек реактора, окно за спиной было открыто настежь. От мысли о том, что Киеши прилетел к нему на кухню, Ханамия чуть не подавился водой.

— Ты не причинишь никому вреда. — Киеши встал из-за стола и скосил глаза на примагниченные к холодильнику рентгеновские снимки своего колена. — Я не позволю.

— Ты даже не представляешь, о чем говоришь. — Ханамия поставил стакан на стол и продолжил болтать: — И что будем делать? Победишь меня в честном бою? Посадишь меня в тюрьму для суперзлодеев? Заставишь меня отдать то, что взял? Ты же не думаешь, что оно где-то в доме? В корзине с грязным бельем, к примеру?

Киеши был бы рад что-нибудь на это ответить, но летящая в него со скоростью звука кофеварка была серьезным аргументом. Впрочем, Киеши ее отбил. Послышался звон металла о металл. Ханамия метнулся в сторону и активировал Паутину, наспех собирая в нее половину предметов на кухне. Не поддавались только органика и проклятое железное сердце.

Киеши отбился от стаи тарелок, увернулся от набора кухонных ножей и почти впечатал Ханамию в стену. Тот вовремя успел сделать подножку и отскочить подальше. Киеши чуть не грохнулся на пол, но в последний момент схватил Ханамию за щиколотку. Началась возня на полу. Кухонная утварь повисла в воздухе, Ханамия точно знал, что сможет удерживать ее еще двадцать девять минут и семнадцать секунд. А потом Паутина погаснет, и у Киеши будут все шансы причинить добро и справедливость и испоганить величайшую в истории человечества задумку.

Ханамии чудом удалось встать и пнуть Киеши. И нечаянно попасть в протез. Пальцы прошило болью, перед глазами поплыли кровавые звезды. Он почувствовал, как его тащат по кухонному столу, и вслепую заехал Киеши в живот. Между висков звенел пульс, чужое дыхание обжигало ухо. Мелькнула отстраненная мысль, что именно с этого все и началось полгода назад на крыше Мидтаун Тауэр.

Они пересчитали все кухонные шкафы, проехались по подоконнику. И вдруг Ханамия понял, что летит вниз. Второй раз за последние сутки. Размыто, будто в замедленной съемке, мимо проплывали этажи. Люди и автомобили становились больше и ближе. Сердце билось в горле, и Ханамия все пытался поймать в Паутину хоть что-нибудь. Но на расстоянии двадцати метров от асфальта не было ничего, что могло бы его спасти.

И вдруг все замерло. Этажи перестали мелькать. Внизу все так же текла улица. Прохожие изредка поднимали головы, кто-то вяло снимал происходящее на телефон. Никого ничем нельзя было удивить, Токио за три года видел и не такое. К звукам добавился какой-то странный гул — то ли шум города стал четче, то ли кровь запульсировала в висках сильней. Ханамия посмотрел вверх и наткнулся взглядом на активированный реактор в груди Киеши. Он светился синим и мерно гудел.

Киеши парил в воздухе и держал Ханамию поперек спины. Их лица были совсем близко, было видно, как на его скуле расплывалась красная ссадина. Ханамия протянул руку и с силой провел по ней, выдавливая кровь. А потом сделал то, что хотел сделать уже целый год.

Сжал пальцы на горле Киеши.

И они опять кубарем полетели вниз. То быстрей, то медленней, замирая и вертясь в воздухе. Приземлились на тротуар под чьи-то крики и продолжили возню.

— Это же Киеши Железное Сердце! — ахнул кто-то.

— Это не он! — огрызнулся Ханамия, седлая Киеши и пытаясь додушить его.

И тут у Киеши наконец закончилось терпение. Он отвел запястья Ханамии от своего горла и скрутил его руки за спиной.

— Ханамия! Ханамия, послушай! Хьюга и ребята в любой момент найдут ваш штаб. Все будет кончено. Поэтому давай поговорим. — Он прижался лбом ко лбу Ханамии. — Ты закончил то, что начал Ниджимура. Зачем тебе это?

— Да что б ты в этом понимал?! — Ханамия с силой саданул лбом по лбу Киеши, чтоб им обоим стало больно. Это немного отрезвило. Они так и сидели посреди тротуара, пытаясь отдышаться, прохожие обходили их по широкой дуге. Жизнь шла своим чередом, не подозревая, что совсем скоро все необратимо изменится.

В голове Ханамии со световой скоростью вертелись части паззла, готовые вот-вот сложиться в цельную картинку. Его взгляд упал на красные следы на шее Киеши, и озарение почему-то снизошло именно в тот момент. Хренов великодушный идиот так хотел защитить всех подряд, так хотел взять удар на себя. Ханамия не привык отказывать людям в проявлениях идиотизма.

— Хорошо, я тебе все покажу. Ты мне веришь? — спросил Ханамия и не смог сдержать смех.

— Сам знаешь, что будет, если попробуешь меня обмануть, — Киеши смотрел на него грустно, даже с каким-то отвращением. Он поднялся на ноги, все такой же собранный, напряженный и готовый ко всему. А Ханамия все никак не мог перестать смеяться.

— Киеши Теппей, — он наконец отдышался и тоже встал, — тебе стоит знать, что Токио во второй раз за три года стоит на пороге дивного нового мира. А я в одних трусах. Идем, я хочу в душ.

Они молча пошли к подъезду. У Киеши не было сил на полеты, у Ханамии — на Паутину. Что было печально, так как ключи остались в квартире. Консьерж проводил их настороженным взглядом, но до настороженности Киеши ему было очень далеко.

— Волнуешься за своих? — участливо спросил Ханамия в лифте. — У Сето есть дезинтегратор, как-никак.

— А ты за своих не волнуешься? — Киеши все еще выглядел разочарованным. — Ханамия, ты ведь не похож на тех, кто взрывает атомные бомбы над мегаполисами. Тебе не за что мстить. У тебя даже цели толком нет.

— Иди лечи кого-нибудь другого, моралист хренов.

Ханамия мрачно посмотрел на дверь своей квартиры и попробовал активировать Паутину. Хватило ее не на многое. Дальше пришлось вышибать. Впрочем, с Киеши это не составило особого труда.

— Перед взрывом Ниджимура проводил эксперименты с антивеществом, — начал Киеши, когда они вошли. — Все его последние работы были посвящены квантам и струнам. Что он строил? Ускоритель частиц? Телепортатор? Машину времени?

Ханамия закатил глаза. Этот город был обречен. Толпа не ценящих и не понимающих идиотов.

— Я в душ, — сказал он, стягивая трусы и переступая через них. — Присоединишься?

Трахаться не хотелось. А вот провоцировать Киеши хотелось всегда.

Киеши молча прошел за ним в ванну и оперся на стену. И вдруг его осенило:

— Квантовый разветвитель! Невероятно.

Ханамия аж присвистнул, закрывая дверь душевой кабины. Человек-Сюрприз Киеши Теппей, мать его.

— Но как ты его достроил? И зачем? — услышал он прежде, чем включил воду.

Если бы Киеши всегда думал головой, как сейчас, то ничего бы этого, пожалуй, не было. Не было бы взорванного стадиона, рентгеновских снимков на холодильнике, секса на крыше Мидтаун Тауэр полгода назад.

Они тогда как раз достраивали левое крыло Разветвителя. Ханамия просматривал старые чертежи Ниджимуры и решил, что им не хватает серверной мощности. Поэтому Фурухаши и Сето отправились в Кагетора Системс за новым железом.

— Ханамия, у нас проблемы, — было последним, что донеслось из их коммуникатора.

Пришлось вытаскивать. Ничего особенного: раскидали охрану, слегка раскидали Сейрин, выгребли от Сейрин, где-то потеряли Хару, через пару дней вытащили Хару из следственного изолятора, не забыли про сервера и почти разошлись по домам.

Ханамия уже готов был покинуть здание, когда увидел на противоположном конце коридора Киеши. Не бодрого, не веселого, без розового костюма, но все такого же отважного и слегка хромающего. И опять не смог пройти мимо.

Они носились по зданию друг за другом, и Ханамия сам себе бы не признался, что давно не чувствовал себя таким живым.

— Фурухаши? Где вы там? Дуй на крышу с Рыбкой, — крикнул Ханамия в коммуникатор, прежде чем окончательно понял, что он не работает.

— Прекрати это, — крикнул Киеши ему вслед. — Прекрати! Ты ломаешь себя, а не меня.

Ханамию как ведром ледяной воды облили. Он замешкался всего на секунду, и Киеши сбил его с ног. Они катались по крыше, парапет и огни города мелькали в опасной близости. Киеши пытался скрутить ему руки какой-то хитрой удавкой, в итоге удавка полетела в сторону. Ханамия со злости впился ему в губы зубами, а Киеши вдруг осторожно поцеловал его в ответ. И тогда вслед за удавкой в сторону полетели плащ Ханамии и рубашка Киеши.

Они все так же катались по крыше, Киеши целовал и кусал его шею, а Ханамия водил рукой по его груди, по пластине реактора, и от осознания того, что что-то в жизни Киеши произошло без его, Ханамии, участия, захотелось к чертовой матери взорвать все стадионы города. Потом мир перевернулся еще раз, и Ханамия уже прижимался голым животом к перилам. Киеши перехватил его одной рукой поперек груди, второй сжал бедро и толкнулся вперед. Ханамия вскрикнул и зажал рот ладонью. Сука, слишком хорошо. Единственное, о чем он жалел, — что не видит чувства вины на лице Киеши в этот момент.

Ветер гулял по крыше, издалека доносились обрывки музыки, картинка перед глазами плыла цветными пятнами. Блядская, мать ее, романтика.

Это было полгода назад, и Ханамия был уверен, что Киеши тоже запомнил все в мельчайших деталях. Он саданул кулаком по кафелю и выключил воду. Прошлепал босыми ногами к сушилке и потянулся к полотенцу. Киеши все так же подпирал стену и выглядел очень задумчивым. Ему это совсем не шло.

— А ты ведь мог бы быть хорошим человеком, Ханамия. Выдающимся ученым, — тихо сказал он.

— Закрой рот.

— Знаешь, тогда, на крыше...

— Что, стыдно за свое «Давай сыграем еще раз»? — Ханамия резко обернулся к Киеши.

И не увидел в его глазах ни стыда, ни вины. Это взбесило и это захотелось исправить. Ханамия ухватился за его футболку, оставляя на ней мокрые пятна, и потянул на себя. Киеши попытался увернуться, но не успел. Готовый ко всему, кроме поцелуя, он застыл на секунду, и этого хватило, чтоб прикусить ему губу и скользнуть языком в рот. А потом Ханамия отлетел к стене.

— Ну же, что ты... скоро всего этого не будет, — рассмеялся он.

— Ты сам не знаешь, чего ты хочешь.

— Это ты не знаешь, Киеши, — Ханамия поднялся и шагнул к нему.

Они опять целовались. Губы саднило, ноги скользили по кафелю. Ханамии хотелось нарваться — и он нарвался. А потом все снова прекратилось.

— Хватит, одевайся, — Киеши отстранился, переводя дыхание, и быстро вышел из ванной.

— Ага, — Ханамия вздохнул и вытащил из корзины для грязного белья колбу с антивеществом.

* * *

— Шоколадная фабрика?

— Угу, — подтвердил Ханамия. — А ты думал у нас штаб на заброшенной станции метро или в полуразрушенном заводе? Вы все такие предсказуемые.

В принципе, через заброшенную станцию метро к Разветвителю тоже можно было попасть. Но через фабрику оказалось быстрей и удобней. Они стояли перед черным входом. Киеши держал кейс с колбой, Ханамия — мобильник Киеши. Равноценный обмен, чтобы все чувствовали себя в безопасности.

— Твои парни, кстати, очень старательно отвлекают внимание отсюда. Митобе и Коганей сейчас ловят их где-то в Канагаве.

— Сами разберутся, не маленькие.

Пройдя склады и небольшой цех, Ханамия вызвал служебный лифт и они поехали вниз. На маленьком дисплее отматывались этажи. Отсчет замер на отметке -4, а лифт по прежнему продолжал двигаться. Киеши выглядел спокойным, хотя не мог не понимать, к чему все идет, а у Ханамии от азарта покалывало подушечки пальцев.

Двери разъехались, и они оказались в небольшом слабо освещенном коридоре. В дальнем его конце красным индикатором мигал кодовый замок. Ханамия потянулся к нему, чтоб сканер мог считать отпечатки пальцев, но Киеши резко перехватил его запястье.

— Рассказывай сейчас или мы никуда дальше не идем.

— Да без проблем! — Ханамия усмехнулся, развел руками и под тяжелым взглядом Киеши отошел от двери подальше. — За дверью Квантовый разветвитель, ты прав. Ну, не весь конечно, сам по себе он огромен, а только пульт управления. Не уверен, правда, что ты в состоянии осознать, как он работает.

— Он отматывает время до определенного события и направляет его на другую ветку, где событие не произошло или произошло с другим результатом. Я не могу понять, что ты хочешь переписать, Ханамия. — Киеши стал, заслоняя дверь спиной.

— Неужели читал исследования Ниджимуры? — Ханамия с удивлением отметил, что в его картину мира это почти укладывается. — Неужели все и до конца?

— Ханамия, что ты хочешь переписать? Ты же...

— Я же кто? Безыдейный и бесцельный кусок человеческого мусора, способный только на мелкие гадости? Мне плевать, что ты обо мне думаешь, — сказал Ханамия, начиная злиться.

— Я так не думаю. Я хочу понять тебя, — Киеши смотрел грустно и с сочувствием, и от этого хотелось разрядить обойму ему в лоб.

Ханамия глубоко вдохнул, напоминая себе, зачем вообще притащил этот двухметровый мешок сострадания с собой.

— Если ты читал внимательно, то помнишь, что все участники отмотанного события сохраняют воспоминания о жизни, которую прожили до отмотки.

— Да... — неуверенно сказал Киеши.

— Я хочу переписать взрыв в Ниджимура Лабс, Киеши, — Ханамия смотрел ему в глаза, не моргая. — Потому что этому городу не нужен новый герой. И новый злодей — тоже. Вам нужен кто-то, кто сделает вас, ебанатов, снова нормальными. Но вы будете помнить, как были героями. Величайший облом ваших убогих жизней!

Его несло. Он еще раз развел руками и набрал в грудь воздуха.

— И вы запомните не Поколение Чудес, не Свет и Тень, не Киеши Железное Сердце. Вы запомните Ханамию Макото. Ну как, все еще не считаешь меня куском мусора?

— Я не позволю тебе играть с судьбами тринадцати миллионов людей. — Киеши так сильно сжал пальцы на ручке кейса, что хрустнули кости.

— Ай, да ладно! — Ханамии снова стало весело, они переходили к самому вкусному. — Ты не просто не остановишь меня, ты сам нажмешь кнопку пуска. Подумай немного.

Ханамия не мог сдержать улыбки. Он подошел к Киеши, безоружный и веселый, и заглянул ему в лицо. Ссадина на скуле, смятение в глазах — то ли еще будет, когда до Киеши наконец дойдет.

— Давай я подскажу тебе... — начал было Ханамия, но Киеши накрыл его рот ладонью.

— Никто не будет страдать, — тихо сказал он. И повторил: — Никто не будет страдать.

— Ага, — Ханамия отвел его руку. — Никто из твоих друзей никогда не подвергнется этой дурной опасности. Никто не получит травм. Никогда не взорвется стадион. Не будет этой херни в твоем сердце и протеза в твоем колене.

— Тебя тоже не будет.

— Не беспокойся. Я буду тебя помнить и найду, — подмигнул Ханамия.

Ему было зверски хорошо. Все три года постройки, весь план по перемотке времени и пространства, все удовольствие, которое он планировал от этого получить — все это меркло перед тем, как терзался Киеши Теппей, пытаясь взвалить на себя ответственность за судьбы тринадцати миллионов человек.

Ханамии казалось, что он испытывает что-то среднее между катарсисом, оргазмом и просветлением.

— Давай же, Киеши, стань нашим Буддой. Избавь нас всех от страданий, — шепнул Ханамия и протянул руку к сканеру отпечатков.

Дверь открылась, и он прошмыгнул мимо ошарашенного Киеши. Тому, очевидно, казалось, что сжимая кейс с колбой, он как-то контролирует ситуацию. За дверью была небольшая, залитая электрическим светом комната. Ничего особенного: панорамное окно на всю стену и стол, на котором лежал ноутбук и обертки от шоколадок. За окном виднелись лопасти Разветвителя и емкость для антивещества. Ханамия включил ноутбук и открыл на нем простенькое приложение — несколько полей для ввода данных, зеленая кнопка «старт» и красная кнопка «отмена».

— Почему ты уверен, что у тебя получится то, что не получилось у Ниджимуры? — сказал Киеши у него за спиной.

— А почему ты думаешь, что у него не получилось? — спросил Ханамия, оборачиваясь. — Он и вся толпа его лаборантов пошли по той ветке, где лаборатория не взорвалась. Повезло им, правда?

— Это все догадки, — Киеши подошел к стеклу, разглядывая Разветвитель.

— Открою тебе тайну, раз уж мы теперь сообщники. Со мной связывался этот красный фрик, который видит будущее. Взрыв будет отмотан. Считай, все уже произошло.

Киеши обернулся, и Ханамии не понравилось спокойствие в его взгляде.

— Ну что, начнем? — он еще раз пробежался взглядом по данным в полях ввода.

— А антивещество? Уже там? — Киеши мотнул головой в сторону Разветвителя. — Что у меня в кейсе?

— Понятия не имею, что Ямазаки использовал для подделки, — усмехнулся Ханамия.

Он поднял ноутбук, повернув его экраном к Киеши, а второй рукой взял его за запястье.

— Давай, Киеши. Ты ведь к чему-то такому шел всю свою жизнь?

— Никогда не думал, что стоя на пороге нового мира, я буду держать за руку именно тебя, — сказал Киеши глядя на их переплетенные пальцы.

Он еще раз внимательно посмотрел на Ханамию, затем на экран.

И нажал красную кнопку отмены.

@темы: графомания, куробас, ду ю плей ит?

---

перетаскиваю 2

Название: Один - один
Бета:  Элацио
Пейринг/Персонажи: Киёши Теппей/Ханамия Макото
Размер: ~3000 слов
Жанр: романс, PWP
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: все принадлежит Фуджимаки Тадатоши
Саммари: Ханамия слегка изменился за лето. Киёши, впрочем, тоже.
Предупреждения: кинк — пирсинг языка.
Примечания: Написано для OTPW 2.0 за команду KiyoHana Team. Тема: романс\флафф.

В просветах между тяжёлыми тучами догорал закат. Разливался по взлётно-посадочным полосам, красил в бордовый пальмовые листья. На Золотой штат опускалась ночь, но Международный аэропорт Лос-Анджелеса не засыпал никогда. Теппей смотрел в огромное, уходящее в бетонный купол панорамное окно и провожал самолеты. Ближайший выход на посадку был всё ещё закрыт, но девушка у стойки уже что-то щёлкала на ноутбуке. На экране над её головой горела чёткая красная надпись: «Лос-Анджелес — Токио».

Теппей коснулся тачпада, и ноутбук у него на коленях вспыхнул тёплым белым светом. Из Фэйсбука посыпались обновления: фотографии, пожелания счастливого пути и даже приглашения вернуться к Рождеству. Америка была маленькой жизнью — яркой и свободной, чужой и одинокой, непонятной и привлекательной. Теппей упаковал свои воспоминания в чемодан и не жалел ни о чём. Он наконец-то возвращался домой.

В левом нижнем углу экрана всплыло оповещение: "Александра Гарсия отметила вас на 15 фотографиях". Теппей улыбнулся. Вчера они отлично посидели в Хард Рок Кафе. Алекс, её парень Дэрил, Сэм и Колин со стритбольной площадки, Нэнси из регистратуры, друзья друзей и знакомые знакомых — румяные и весёлые, они улыбались с фотографий, и Теппею на секунду стало грустно. На одной из фоток он пытался удержать вилку на носу, и Хьюга уже успел написать под ней, что Теппею пора перестать валять дурака.

Он хотел было закрыть вкладку, но счетчик личных сообщений сменился маленькой красной единичкой. Теппей открыл входящие, и сердце сделало сальто. Содержание было свёрнуто, но имя отправителя отпечаталось на сетчатке, и если бы Теппей зажмурился, то увидел его в чётком негативе.

В Штатах было много всего. В Штатах была радость выздоровления и боль лечения, новые люди и одиночество, бургеры за девяносто девять центов, прогулки по Венис Бич, Тихий океан в закатных лучах, заочное обучение, подготовительные курсы, подработка на автомойке, короткие переписки с Хьюгой, разговоры с Рико по скайпу на всю ночь и даже бумажное письмо от дедушки и бабушки.

В Штатах не было одного. В Штатах не было Ханамии Макото.

Теппей смотрел на его имя на экране, а перед глазами мелькали события этой зимы.
Силуэт Ханамии напротив окна больничной палаты.
Оранжевый мяч отскакивает от его ладоней и катится по стритбольной площадке.
Теппей смотрит на рассечённую губу Ханамии и вытирает рукавом свой разбитый нос.
Чёрные глаза совсем близко.
История ночной переписки, последнее сообщение отправлено в 4:03 утра.
Пачка презервативов, в которой осталась почти половина.
Открытка «С Днём Рождения».
Ханамия сидит на трибуне и наблюдает за финалом Зимнего Кубка.
Теппей высматривает кого-то среди провожающих в зале вылетов Нариты.

Слишком многое произошло этой зимой, слишком многое произошло в первый раз. С тех пор пролетел не один месяц. Ханамия не отвечал на сообщения и звонки, будто и не существовал никогда. Теппей изучал потолок несколько бессонных ночей и запретил себе думать об этом до возвращения домой. Было нелегко.

Он смотрел на знакомое имя в папке входящих, и сердце билось всё быстрее и быстрее. Хотелось вскочить и сделать кружок вокруг аэропорта и вместе с тем хотелось скорей открыть сообщение. Теппей глубоко вдохнул и кликнул по маленькому конвертику.

Текста не было, Ханамия не написал ему ни слова. Но зато были две прикреплённые фотографии. Теппей кликнул на первую и ему опять захотелось пробежаться. Ханамия стоял напротив зеркальной дверцы шкафа и снимал себя на телефон. Острый взгляд, домашняя футболка чуть сползла на плечо, волосы слега отросли. Комнату, которая отражалась за его спиной, Теппей узнал мгновенно, хоть и был там всего один раз. Вспомнилось, как он лежал на полу перед этим самым зеркалом и, запрокинув голову, смотрел на их отражение. Ханамия сидел сверху — голый, блестящий от пота, с засосом на шее — и быстро дрочил себе. У Теппея перед глазами всё плыло после оргазма, а в голове не было ни единой мысли, кроме той, что он в жизни не видел ничего красивей. С Ханамией всегда было так — каждый раз ярко и каждый раз мало.

А ещё Ханамия на фото широко улыбался и показывал язык. Теппей сглотнул. Собирая собой лучи света в комнате, на языке Ханамии блестела маленькая стальная бусинка. Аккуратная, круглая и, наверно, очень гладкая на ощупь.

По телу пробежала волна озноба. Ханамия был невероятен, и Теппей наконец признался себе, как невыносимо по нему скучал.

Ладони вспотели, пальцы соскальзывали с тачпада. Теппей с третьей попытки открыл второе фото. Ханамия всё так же стоял напротив зеркала, но уже не улыбался. В одной руке он держал телефон, а другой показывал средний палец.

Время летело вперёд, но люди оставались сами собой. Теппей захлопнул ноутбук, зажмурился и потёр глаза. Одиннадцать часов на высоте десяти тысяч метров теперь казались вечностью.

* * *
Он мотнул вверх историю смс-переписки. По правую сторону экрана ровным столбиком выстроились его собственные сообщения. По левую — одно-единственное «В 6 вечера у меня» от Ханамии. Теппей спрятал телефон в карман и поднёс палец к звонку. Дверь открылась, а он так и застыл с поднятой рукой, не успев нажать на кнопку.

Женщина на пороге смотрела на него очень знакомым взглядом очень знакомых чёрных глаз. Стройная, яркая, в бордовом платье-футляре. У её ног стоял миниатюрный чемодан на колёсиках с поднятой ручкой. Она была небольшого роста, но у неё отлично получалось смотреть на Теппея сверху вниз.

Он почувствовал, как над верхней губой выступает холодный пот.

— Ханамия-сан? — Теппей попытался улыбнуться. Впервые за долгое время он испытывал смущение перед женщиной. — Здравствуйте, Ханамия-сан!

— Здравствуй, Киёши-кун. Макото мне о тебе... — она открыла дверь шире и обернулась к своему сыну.

— Ничего не рассказывал, — хмыкнул стоящий у дальней стены Ханамия.

Теппей подумал, что не хочет знать, откуда ей известно его имя. Ханамия смотрел на мать с раздражением и восхищением одновременно. А потом перевел взгляд на Теппея, и воздух между ними натянулся звонкой вибрирующей струной.

Как и всегда, когда Ханамия был рядом, внутренняя сигнализация вопила об опасности, о том, что нужно поднимать все щиты и спасать всё, что дорого. И одновременно с этим из потаённых закоулков души выбиралось что-то тёмное и чужеродное, что-то, чему Теппей так и не нашёл названия и не мог противостоять. Оно реагировало на Ханамию, не давая сбоев и осечек, вытаскивая наружу то, что никто раньше вытащить не мог.

— Я пришлю тебе номер рейса, Макото. Заберешь меня из аэропорта в понедельник.

— Да, мам. Удачной поездки, — Ханамия улыбнулся. Теппей раньше не видел такой улыбки на его лице, и ему показалось, что он подглядывает за чем-то, не предназначенным для чужих глаз.

— До свидания, мальчики.

Ханамия-сан ещё раз внимательно посмотрела на Теппея и, подхватив чемодан, пошла к подъехавшему такси. За ней тянулся шлейф тяжелых сладких духов, каблуки стучали по мощёной дорожке. Теппей проводил её взглядом, закрыл дверь и стянул кроссовки, наступая себе на пятки. Он какое-то время рассматривал свои носки и наконец поднял глаза на Ханамию. Тот улыбался зло и безумно.

Он не изменился за эти месяцы. Всё та же полная расслабленного вызова поза, всё тот же взгляд стоящего в тени палача. Ханамия Макото останется самим собой даже после конца света, который сам же и устроит. Теппей запомнил его именно таким, но сейчас ему казалось, что он видит Ханамию впервые. Губы пересохли, сердце билось пропуская удары.

Было слышно, как за дверью завёлся мотор и прошуршали шины. Шум стих в отдалении, и над гостиной повисла ватная тишина. Они так и стояли друг напротив друга, не двигаясь и не говоря ни слова.

— Привет. — Теппей взъерошил волосы. Он чувствовал, как против его воли губы расплываются в улыбке. В той самой улыбке, которую Хьюга так часто называл дурацкой. — Ты очень на маму похож.

— Не твоё дело.

Вокруг Ханамии искрился воздух. Теппей видел его разным — видел собранным и в бешенстве, смущенным и бесстыдным, раздавленным и ликующим. Но сейчас было что-то новое, и до Теппея с опозданием доходило, что Ханамия ревновал. Ревновал ко всем Соединенным Штатам Америки вместе взятым. И за это его хотелось обнять так, чтоб хрустнули кости.

— Как долетел? — участливо спросил Ханамия. Он уже успел взять себя в руки и включить свой любимый режим очаровательного вежливого психопата. На Теппея это давно не действовало, но сигнализация всё равно продолжала орать, а предохранители сгорали в хлам. — Как погода по ту сторону океана? Как твоё колено? Теперь-то, я надеюсь, всё хорошо?

Его голос чуть изменился. Он растягивал слова, широко открывая рот, и между искривленными губами время от времени мелькала злополучная серёжка. Ханамия нарывался бессовестно и откровенно, и Теппей решил не отказывать ни в чём ни себе, ни ему.

Расстояние от двери до стены, которое ещё секунду назад казалось бесконечно долгим, он преодолел за несколько широких шагов. И только тогда понял, как жутко и горько соскучился. Ханамию хотелось скрутить, связать, отодрать, обнять, выпороть и ещё раз отодрать. Неважно, в какой последовательности, а, возможно, всё одновременно.

Теппей прижал его к стене. Получилось довольно грубо, но Ханамия только рассмеялся. Он запрокинул голову и прикоснулся кончиком языка к своей верхней губе, демонстрируя маленький металлический шарик на штанге. Шарик блестел от слюны и подавался вперед, когда Ханамия выгибал язык сильнее. Теппей смотрел на это сверху вниз, и у него отказывали тормоза. Он наклонился и осторожно накрыл шарик губами, пососал и выпустил с чмокающим звуком. Это было необычно и заводило до покалывания в подушечках пальцев.

Ханамия под его руками расслабился и стал непривычно мягким и гибким. Вот только глаза блестели очень нездоровым блеском. Он медленно провёл языком по нижней губе Теппея, несильно прихватил её зубами. Его дыхание щекотало кожу и оседало на губах, но было ровным и размеренным. Ханамия контролировал себя и ситуацию, а вот Теппея уже накрывало со страшной силой. До отъезда в Штаты они занимались сексом не так много раз, но всегда было наоборот — Теппей держался до последнего, чтобы довести Ханамию до полуневменяемого состояния, и только потом срывался сам. Это было опасной игрой, но хладнокровный расчетливый Ханамия был опасней вдвойне.

Теппей поддел его футболку, проследил холмики позвонков и притянул ближе к себе. После долгого расставания казалось, будто они опять обнимались впервые. Это ощущение хотелось сохранить и спрятать подальше. А ещё от Ханамии одуряюще знакомо пахло. Теппей закрыл глаза и зарылся носом в его волосы. Все было так же, как и несколько месяцев назад — опасно, ярко и правильно. Ханамия снова тихо рассмеялся и запрокинул голову, приглашая и бросая вызов. Теппей накрыл его губы своими, лизнул серёжку. Она ощущалась маленькой гладкой горошиной, её хотелось поддеть и перекатить к себе в рот. Контраст был потрясающим: мягкий податливый язык и звонкий твёрдый металл.

Ноги подкашивались, Теппей отстранился, чтобы прийти в себя. Его взгляд зацепился за приоткрытые влажные губы Ханамии, и тот медленно, будто напоказ, облизал их.

— Видел бы ты сейчас своё лицо. Конченый ты извращенец, Киёши Теппей... — тихо и вкрадчиво сказал он.

— Больно было, когда прокалывал?

Ханамия прищурился, и Теппей понял, да, ещё как было. И конченому извращенцу Ханамии Макото это понравилось. А ещё этот неприличный, на грани с мерзостью пирсинг ему невероятно шёл. У Ханамии вообще был странный талант делать отвратительные вещи привлекательными, и Теппей, у которого сроду не было фиксаций и фетишей, понимал, что в его жизни на одну маленькую грязную тайну становится больше. Он дотронулся до щеки Ханамии, провёл по его нижней губе. Ханамия потянулся языком за подушечками его пальцев и мокро лизнул их. Серёжка блеснула в свете пробивающегося сквозь шторы солнца, и Теппей аккуратно коснулся её, обвел парой круговых движений.

А потом крепко ухватился и потянул на себя. Ханамия забился и замычал, но Теппей лишь крепче прижал его к стене.

— Знаешь, Макото, я очень по тебе скучал всё это время. А ты скучал по мне?

Теппей не узнавал своего голоса, не узнавал самого себя. Наверно, у него никогда не получится простить Ханамию до конца. Было что-то правильное в том, как он стоял прижатый к стене и обездвиженный, с широко открытым ртом и полностью во власти Теппея. В глазах Ханамии кипело бешенство, весь его контроль куда-то улетучился. Он попытался вырваться, но довольно быстро затих. Постоял пару секунд с зафиксированным языком, а потом изловчился и укусил Теппея за пальцы. Теппей отдернул руку, но тут же вскинул её, чтоб перехватить удар в челюсть.

— Уёбок! — Ханамия отдышался, сглотнул и попытался пнуть Теппея. — Много людей с тобой нормально разговаривали, когда ты держал их за язык, гений?

— Ладно, я и так вижу, что скучал, — Теппей улыбнулся и наконец поцеловал Ханамию по-настоящему.

Получилось смазанно и неловко, серёжка соскальзывала с языка и цокала о зубы. Теппею было плевать, оцепенение наконец спало, и его место заполняло острое возбуждение. Ханамию била мелкая дрожь, он был все ещё напряжён, но, как ни странно, не сопротивлялся. Тесно прижимался, царапал плечи, и от этого накрывало воспоминаниями. Ощущение сжатого как пружина тела под руками было таким знакомым и родным, что у Теппея кольнуло в сердце.

Ханамия закинул руки ему на шею, вплёл пальцы в волосы на затылке и потянул от себя. Теппей застыл на секунду, и этого Ханамии хватило, чтоб перехватить инициативу. Целовался он потрясающе, особенно когда не пытался вырваться, укусить или покалечить. Становилось жарко и хотелось раздеться.

— Идём, — выдохнул Ханамия, выпутался из рук Теппея и потащил его за собой куда-то вглубь дома.

Они пересчитали все углы и, кажется, сбили напольную вазу. Не разрывая поцелуя, ввалились в комнату Ханамии, и Теппей, не успев оглядеться и опомниться, оказался на кровати. Всё-таки в подсечках Ханамии не было равных. Он медленно подошёл к Теппею и теперь внимательно и слегка насмешливо смотрел на него сверху вниз.

— Сядь и спусти ноги на пол, — его голос был мягким и тягучим. Ханамия явно что-то задумал, и Теппей решил дать ему полшага форы.

— Поиграем? — он сел на кровати и откинулся на локти.

— Повеселимся, — скопировал Ханамия его интонации.

Он опустился на колени между разведенных ног Теппея, задрал его футболку и широко лизнул живот. Серёжка прошлась по ямке пупка, и от этого поджались пальцы на ногах. Ханамия провел ладонями по его бёдрам и задержался там, где жёсткая джинсовая ткань скрывала шрам от операции. Затем аккуратно сжал колено. Кажется, у него дрожали руки. Теппей затаил дыхание, ему сложно было представить, что сейчас происходит у Ханамии в голове.

Ханамия тем временем ловко расстегнул ремень Теппея и приспустил джинсы вместе с бельём. Член прижался к животу, по головке скатилась прозрачная капля, сердце забилось гулко и быстро. Ханамия уже отсасывал ему однажды, не забыв под конец сообщить, что в убогой жизни Киёши Теппея этот минет был лучшим. С тех пор Ханамия успел проколоть себе язык, и теперь у него были все шансы превзойти самого себя.

Теппей вплёл пальцы в его волосы, хотелось, чтобы он сделал уже хоть что-нибудь. Но даже стоя на коленях, с чужим членом у рта, возбужденный до чёртиков, Ханамия Макото оставался самим собой. Он перехватил запястье Теппея и больно вывернул палец.

— Держи руки при себе.

Ханамия сказал это спокойно и мягко, но в его взгляд опять вернулись злость и безумие. Он обхватил член Теппея у основания и медленно лизнул головку. Теппей захлебнулся воздухом, тело встряхнуло так, будто по позвоночнику провели электрический ток. Ханамия усмехнулся и лизнул головку ещё раз. Теппей видел, как чёртова серёжка прокатывается по набухшей плоти, чувствовал её остро и чётко. Ощущений было слишком много, хотелось кричать. Смотреть на Ханамию — на его покрасневшие щёки, опущенные ресницы, длинный язык — было невозможно. Теппей отвел глаза, чтоб хоть как-то отвлечься и не кончить так рано, но наткнулся взглядом на шкаф с зеркальной дверцей. То, что там отражалось, никак не помогло. Теппей ругнулся и ударил кулаком по матрасу.

Ханамия накрыл головку полностью и, не размыкая губ, обвёл её языком. Было горячо и влажно, именно так, как хотелось с самого начала. Он скользнул глубже, и серёжка гладко проехалась по стволу. Это было слишком хорошо. Теппей толкнулся навстречу, чувствуя, что контролировать себя уже нет ни сил, ни смысла. Он двигался быстро и рвано, член упруго скользил по нежным стенкам, а перед глазами зажигались и гасли звезды. Ханамия сжимал пальцы на его бедрах и тихо стонал. Кажется, он получал от происходящего свое странное, извращенное удовольствие.

Оргазм подкатывал тяжёлой волной, оставалось совсем чуть-чуть. Теппей, захлёбываясь ощущениями, ухватился за волосы Ханамии, сжал их в кулак. Похоже, он потянул слишком сильно. Ханамия отстранился, задыхаясь, и теперь сидел перед Теппеем раскрасневшийся, взъерошенный и слегка растерянный.

Теппей бы многое отдал, чтоб увидеть это ещё хоть раз в жизни.

От прерванного удовольствия звенели яйца и шумело в голове. Теппей придвинулся к Ханамии и погладил его по щеке. Второй рукой провел по члену и приставил его к блестящим от слюны губам, с нажимом провел по ним. Хотелось разрядки, хотелось быть ближе. Он глубоко вдохнул и принялся размашисто дрочить себе. Сердце билось где-то в животе, во рту пересохло. Ханамия не сводил с него глаз, он приоткрыл губы и коротко слизнул выступившую каплю. Серёжка проехалась по головке, задевая щель. И этого для Теппея оказалось слишком много.

Он кончал долго и сильно, захлёбываясь воздухом и сжимая пальцы в волосах Ханамии. Сперма тягучими струями стекала в его открытый рот, пачкала губы и подбородок. Теппей чувствовал себя выжатым, в голове был вакуум. Стряхнув трясущейся рукой последнюю каплю, он уткнулся лбом в шею Ханамии. И услышал злой, почти истеричный смех.

Ханамия оттолкнул его и выпрямился, сладко потянувшись. Он пристально и колко посмотрел на Теппея, будто и не сидел перед ним секунду назад мягкий и послушный. В его глазах взрывались победные фейерверки и водили хороводы полчища крохотных бесов. Он слизнул сперму из уголка губ, утёрся тыльной стороной ладони и теперь улыбался своей отвратительной злой улыбкой.

— Понравилось? — Ханамия сложил пальцы в очень знакомом жесте, но вместо того, чтобы щёлкнуть ими, медленно поманил Теппея к себе.

— Знаешь, я не по этому скучал, — вздохнул Теппей и притянул Ханамию за пояс. — Иди ко мне.

Он отлично знал правила этой игры: Ханамия обожал поломанные игрушки, но никогда не ломал их сам. К сожалению, каким бы нечеловечески умным он ни был, некоторых простых вещей совсем не понимал. Теппею не хотелось игр, он возвращался не за этим. Ему было лениво и тепло после оргазма, и он не чувствовал себя проигравшим.

Ханамия оседлал его бёдра и плавным движением выпутался из футболки. Он все ещё выглядел как генерал победившей армии, вернувшейся в город под салюты и звуки оркестра. Усмехнувшись, он стащил с Теппея футболку и замер. Улыбка сползла его лица, глаза растерянно забегали. Теппей уже видел его как-то раз в таком состоянии — Ханамия стоял посреди баскетбольной площадки, а судья объявлял конец матча Сейрин — Кирисаки Дайичи.

Ханамия протянул руку и осторожно дотронулся до бицепса Теппея. Проследил пальцами чернильные линии на его плече и судорожно сглотнул.

— Нравится? Я сделал её в Америке. — Теппей провёл костяшками по щеке Ханамии, погладил его нижнюю губу большим пальцем.

Тот поднял глаза на Теппея. У него был нечитаемый взгляд, но сомнений не оставалось — Ханамии нравилось.

— Ну что, Макото? Один - один? — Теппей улыбнулся и горячо поцеловал его.

@темы: графомания, куробас, ду ю плей ит?

---

перетаскиваю 1

Название: На краю
Бета:  ~Джи~
Пейринг/Персонажи: Имаёши Шоичи/Касамацу Юкио, Момои Сацуки
Размер: ~7300 слов
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Персонажи и мир принадлежат Фуджимаки Тадатоши
Саммари: Можно ли жалеть о чем-то, что еще не случилось?
Предупреждения: пост-канон + серия АУ
Примечания: Написано для OTPW 2.0 за команду Imayoshi x Kasamatsu Team. Тема: драма\ангст.

Шоичи поднял воротник пальто и щелкнул зажигалкой. Синий огонек в его ладонях задергался, затанцевал на ветру, упорно отказываясь раскуривать сигарету. Ноябрьский вечер пробирался под кожу моросью и простудой, прохожие кутались в куртки, прятались за зонтами и спешили домой, в тепло. Шоичи с любопытством наблюдал за этой суетой и никуда не спешил.

Из-под навеса над крыльцом он видел пустую парковку бизнес-центра, где его тойота одиноко мокла под каплями монотонного дождя. Он почти докурил, когда прожектор выхватил из темноты подъезжающий автомобиль. Момои заглушила мотор и, раскрыв зонт, мелкими шажками побежала к крыльцу. В бежевом кашемировом пальто, на высоких каблуках, румяная и улыбающаяся, она была очаровательна. Шоичи со светлой грустью вспомнил, как был влюблен в нее в старшей школе.

— Момои-сан! Отлично выглядишь, — он поклонился, и Момои поцеловала его в щеку.

— Курение вредит здоровью, Имаёши-кун, — она пригрозила ему пальцем, нахмурилась, но не смогла сдержать улыбку.

Столько лет прошло, а они все так же рады видеть друг друга, и ямочки на щеках Момои все так же притягивают взгляд. Шоичи подхватил ее зонт, и они вошли в пустой ярко освещенный холл.

— Как идет подготовка?

— Я уже платье заказала. Только это секрет, договорились?

— Как скажешь, — он улыбнулся и на секунду залюбовался.

Момои выглядела непозволительно счастливой, и этому тяжело было не поддаться. Захваченный ощущением чужой радости, Шоичи притих, и они какое-то время шли молча. Капли с зонта Момои падали на до блеска начищенный пол, оставляя тонкую дорожку следов и намечая путь к отступлению.

— Неужели мы действительно собираемся сделать это?

— Я должна буду отправить твоему работодателю счет за пять сеансов психотерапии и мое заключение. И знаешь, это будет очень немаленький счет, — Момои кокетливо подмигнула. — Поэтому да, мы действительно собираемся сделать это.

Шоичи свел брови. Он прекрасно знал, что был невыносим. Теперь об этом знал еще и нанятый его работодателем психотерапевт. Он вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью, а Шоичи лишь грустно помахал рукой ему вслед. Начальство закрыло на это глаза, но продлевать лицензию без соблюдения всех формальностей естественно отказалось. Шоичи был волен выбирать. И сейчас, прислушиваясь к мерному перестуку каблуков в пустоте коридора, он был уверен, что сделал правильный выбор.

— А я мечтал, что приглашу тебя на кофе.

Шоичи действительно мечтал об этом, они о многом не договорили по телефону. Яркая звонкая Момои была мостиком в прошлое, где все было понятно и просто. И одновременно с этим, свое школьное прошлое она давно переросла. Приглашение на ее свадьбу с владельцем небольшого ресторана Шоичи хранил в верхнем ящике письменного стола.

У самого же Шоичи дела со школьными привязанностями обстояли немного иначе.

— Но ведь одно другому не мешает, — Момои покачала головой и открыла дверь в темноту своего кабинета.

Щелкнул выключатель. Вдоль панорамного окна выстроились цветы в кадках. Где-то журчала вода, но Шоичи не видел ни фонтана, ни аквариума. Книжный шкаф, письменный стол, кушетка, мягкие кресла — кабинет Момои как будто сошел с глянцевых страниц журнала об эко-дизайне. Или хай-тек дизайне, Шоичи был в этом не силен.

— Располагайся.

Он повесил пальто на вешалку и утонул в одном из кресел. Момои устроилась за своим письменным столом, экран планшета подсвечивал ее лицо холодным голубым светом.

— Так мы все-таки делаем это? Прямо как в фильмах? Спросишь, что меня тревожит?

— Не угадал.

— Спросишь, почему я здесь в восемь вечера в субботу?

— А ты хотел бы об этом рассказать?

Шоичи на секунду задумался и покачал головой. Ему не хотелось говорить об этом. И возвращаться домой тоже не хотелось.

— Вообще-то, я хотела попробовать пару новых техник.

— Ууу, а это не опасно? — Шоичи скорчил рожицу.

— Знаешь, ты совсем не изменился, — Момои посмотрела на него с доброй усталостью. — Ну так что, попробуем?

— Взаимовыгодное сотрудничество?

— Взаимовыгодное сотрудничество, — она опять подмигнула. — Обещаю, больно не будет. И выключи телефон, пожалуйста.

Приглушив свет, она прикоснулась к экрану планшета. Из динамиков полилось что-то мелодичное и мягкое. Шоичи перевел смартфон в тихий режим, мимолетно отметив, что пропущенных звонков и новых сообщений нет. Это почти не задевало.

— Называется контролируемая медитация. Ты расслабишься, закроешь глаза и будешь слушать мой голос. Готов?

— Готов. А зачем это?

— Не думай об этом как о результате, думай как о процессе. Просто наблюдай за своим сознанием. Это легко.

— Хорошо.

— Закрой глаза и расслабься. Мой голос будет вести тебя. Не существует ничего, кроме моего голоса.

Шоичи снял очки и послушно закрыл глаза. Момои говорила мягко и медленно. Музыка смешивалась с ее словами и шумом воды.

— Я буду называть тебе образы, а ты будешь представлять их. Первое, что придет на ум. Просто представляй их и все. Итак... горящая свеча... улыбающийся Будда... темнота на дне колодца... кровоточащая рана... шум дождя... цветок, растущий на краю пропасти...

* * *

Шоичи остановил гравилет и спрыгнул в высокую траву. Ветер нежно перебирал ее стебли, волнами гнал их к горизонту. Посреди неспокойного зеленого моря мелькали белые и голубые искорки — здесь, за миллионы световых лет от Земли, под двойным солнцем Кайджо росли полевые цветы.

В нескольких метрах от гравилета луг обрывался и уходил вертикально вниз, обнажая меловые скалы. Соленые морские волны разбивались о них, подбрасывая в воздух пенную взвесь, которая оставляла мутный налет на голо-очках Шоичи.

— Такая красота, — тихо сказал Юкио. Он стоял, опершись на блестящий бок гравилета. Ветер играл с его непослушными волосами, парусом надувал форменную куртку.

— Угу, я сейчас расплачусь, — согласился Шоичи, толком не зная, сколько в его словах иронии, а сколько правды.

— Да ну тебя! — Юкио подошел ближе и теперь стоял за его правым плечом.

Они какое-то время молча смотрели на море. Первое солнце клонилось к горизонту уже пятые земные сутки, второе — вот-вот готовилось взойти, окрашивая небо и воду в бледно-лиловый. Конфигурация, которая не повторится в ближайшие двести тридцать семь лет. Редкое и потрясающее зрелище. Как, впрочем, и все на Кайджо.

В системах двойных звезд не могло существовать планет, пригодных для создания земных колоний. В системах двойных звезд не могло существовать планет, пригодных для терраформирования. Но Кайджо бросала вызов всему, что человечество знало о вселенной. Прекрасная, дикая и неиспорченная, она была лучшим доказательством того, что жизнь всегда найдет себе дорогу. Шоичи был уверен, что именно ради этого он и поступал в Академию. А совсем не ради личной выгоды и амбиций.

— Будешь скучать? — он обернулся к Юкио и обвел рукой пейзаж вокруг.

Тот только пожал плечами. Всегда такой честный и открытый, он смущался сейчас, и Шоичи остро захотелось поддеть его. Или поцеловать, как тогда, пять месяцев назад на этом самом лугу.

— Волнуюсь, — наконец выдавил из себя Юкио. — Я родился здесь и никогда не был на Земле.

— Она тебе не понравится, — как мог подбодрил его Шоичи, вспоминая свой последний визит на Землю.

Колыбель человечества была слишком маленькой и испорченной, слишком перенаселенной и фальшивой. Таким, как Юкио там делать нечего. За свою короткую, но блестящую карьеру в Новых Горизонтах Объединенной Земли Шоичи повидал много людей. Они интересовали и забавляли его, иногда были эгоистичными и злыми, иногда добрыми и незатейливыми, но никогда такими, как Касамацу Юкио.

Шоичи вздохнул. В углу голо-проекции его очков мигало одно непрочитанное сообщение с Тоо-1, но сейчас было не до этого. Вакамацу справится, а у Шоичи как-никак выходной. Что, в конце концов, могло случиться на научно-исследовательской станции на планете со стабильными погодными и гравитационными условиями и населением в три тысячи человек? Ничего страшнее того, что капитан S-класса Касамацу Юкио отправляется на три года на Землю, а капитан А-класса Имаёши Шоичи немного, самую малость, будет по нему скучать.

— Море сегодня какое-то странное, — нахмурился Шоичи, но не успел договорить.

Юкио целовал его неуклюже и слегка грубо, задыхаясь и вплетая пальцы в волосы. Волнением и горечью накрывало с головой, поцелуй получался сладким и рваным, а Шоичи не знал лучшего способа сказать, что он будет безумно скучать и что ему не хочется, чтобы кто-то куда-то уезжал.

Юкио уже расстегнул на нем комбинезон и гладил по спине, прижимаясь. Так хорошо, с ним каждый раз было невыносимо хорошо. Он всегда отдавался любому делу до конца и был настолько искренним, что Шоичи не верил и лез проверять снова и снова. Он выгнул шею, и Юкио принялся жадно целовать ее. Время остановилось, будто не желая переливаться через край, и казалось, что завтра не наступит никогда и не нужно будет никого провожать в космопорт.

Шоичи таял и задыхался, он стянул очки и, не найдя подходящего места для них, нацепил их на голову Юкио. Тот немного нервно рассмеялся в поцелуй и хотел было выпутаться из футболки, но терминал гравилета взорвался экстренным вызовом. Очень тяжело остаться наедине, даже находясь на полуосвоенной не колонизированной планете на окраине галактики.

— Капитан. Капитан Имаёши, — судя по тому, что Сакурай не извинился ни разу за три слова, произошло что-то из ряда вон, — вам нужно срочно покинуть квадрат B-14-57. В вашу сторону движется приливная волна седьмой категории. Произошла гравитационная аномалия, из-за специфичной конфигурации звезд мы неправильно рассчитали параллакс. Как поняли, капитан?

— Вас понял, капрал, — Шоичи принял вызов на личный терминал и бросил короткий взгляд на бледно-лиловое море. Если приглядеться, можно было рассмотреть волну. Она не выделялась ни по цвету, ни по текстуре, только горизонт казался каким-то неправильным, выше, чем обычно. И море у берега уже начинало отступать.

— Идем, — Юкио пытался перекричать усилившийся ветер и, больно ухватив запястье, тянул Шоичи к гравилету. Он выглядел собранным и решительным, и Шоичи ни капли не удивился, когда он запрыгнул на место пилота.

— Это моя детка, ты знаешь? — укоризненно бросил Шоичи.

— Можешь хоть сейчас серьезно? — Юкио пристегнулся и теперь щелкал активаторы на приборной панели.

— Я смертельно серьезен, — Шоичи проверил, плотно ли пристегнут его новоиспеченный пилот и закрыты ли дверцы, и только тогда пристегнулся сам. Ему было радостно и азартно.

Волна уже высилась над обрывом, ее тень наползала на луг, приближаясь к гравилету. Двигатели, наконец, активировались, и Юкио плавно оторвался от земли, поднимаясь выше волны и разворачиваясь к базе. Смотреть на него за работой было сплошным удовольствием. Такая очаровательная сосредоточенность.

— Кто из ваших высчитывал этот гребаный параллакс? Это непростительно!

— Не скажу, — улыбнулся Шоичи, представляя, как при заполнении базы данных Аомине заснул лбом на клавиатуре. — Я капитан и беру ответственность на себя.

Юкио бросил на него хмурый взгляд и ничего не сказал. Шоичи опять захотелось поцеловать его, но гравилет тряхнуло, а приборная панель расцвела россыпью красных индикаторов. Шоичи опустил глаза, наблюдая, как волна выплескивается на луг, слизывает с него траву и растущие на краю пропасти цветы.

Азарт и радость поугасли. На горизонте виднелись антенны и локаторы Тоо-1. Юкио тоже их заметил и как-то неуловимо превратился из влюбленного вспыльчивого парня, обалденно играющего на гитаре, в строго капитана научно-исследовательской экспедиции, раздающего подзатыльники зазевавшимся подчиненным. И за двадцать два часа, оставшиеся ему на Кайджо, ни разу не переключился обратно.

Они стояли в углу зала вылетов орбитального космопорта. За двойным слоем плексигласа лениво вращалась похожая на Землю голубая планета, согретая лучами двойной звезды. Глянув на нее, Шоичи опять вспомнил, что жизнь всегда найдет себе дорогу.

— Любовь всегда найдет себе дорогу, — сказал он, поправляя ремень дорожной сумки на груди Юкио. Тот покраснел и отвел взгляд.

Он ненавидел проявление чувств в людных местах и явно не знал, что сказать.

— Это ведь ерунда, — сказал за него Шоичи. — Есть же интергалактическая сеть, и каникулы и праздники, и меня тоже в любой момент могут отправить на Землю.

— Я не хочу уезжать, но приказ тоже оспорить не могу.

— Я знаю, — подтвердил Шоичи. Ему отчего-то было легко и совсем не грустно, хоть он и знал, что стоит Юкио скрыться за сканером багажа, и чувствами накроет с головой.

— Ты ведь не хочешь, чтоб я уезжал?

— Конечно же нет, вместо тебя присылают Ханамию.

Юкио рассмеялся и Шоичи рассмеялся вместе с ним. Сперва тихо, а потом заливисто и звонко, не обращая внимания на косые взгляды. Остановиться никак не получалось, смех все рвался из груди. Наконец отдышавшись, Шоичи поймал на себе внимательный взгляд Юкио. Тот выглядел собранным и решительным. Глубоко вдохнув, он крепко обнял Шоичи и коротко чмокнул в губы. А потом развернулся и быстро пошел к выходам на посадку.

Шоичи смотрел на его прямую спину и не понимал, почему так и не смог произнести вслух простое "Я не хочу, чтобы ты уходил".

* * *

Он открыл глаза и не сразу понял, где находится. Мелодично плескалась вода, пахло женскими духами, расфокусированные очертания объектов казались смутно знакомыми.

— Как ощущения? — голос Момои окончательно привел в чувство, и привычная реальность заново собралась из кусочков.

— Необычно. — Шоичи расслаблено потянулся, в голове было легко и пусто. Вот только где-то далеко, на самой периферии сознания, звенел маленький тревожный колокольчик.

Шоичи надел очки. Момои смотрела на него цепко и внимательно. Он помнил этот ее взгляд еще со школы — Момои что-то нащупала и теперь собирала и анализировала данные.

— Расскажешь мне о том, что видел?

— Я не помню, — соврал Шоичи, а потом, подумав, добавил: — Что-то о космосе, о месте, которое не назовешь домом, но в котором хорошо. Что-то об упущенном шансе.

— Ты жалеешь о чем-то?

— Нет. Не больше, чем обычный человек, во всяком случае, — Шоичи улыбнулся, и Момои улыбнулась в ответ.

— Тогда на сегодня все, пожалуй. В среду в это же время?

Шоичи кивнул, душеспасительные беседы стоило заканчивать.

— Жду с нетерпением, — он поклонился и потянулся к своему пальто. Потеребил рукав какое-то время и не оборачиваясь добавил: — Как думаешь, можно ли жалеть о чем-то, что еще не произошло?

— Можно, — с запинкой ответила Момои.

Шоичи обернулся к ней, похоже, не ему одному было о чем промолчать.

* * *

В графе «Как вы предпочитаете проводить свободное время? (выберете что-то одно)» Шоичи не задумываясь написал «рыбалка». Потом зачеркнул и написал «шопинг». Еще раз зачеркнул, еще раз подумал и остановился на рыбалке.

— Я уже второй день подряд заполняю эти тесты, Момои-сан. Может, стоит заканчивать? — Шоичи жалостливо глянул на нее и стал наблюдать за реакцией. Момои только покачала головой. — Если тебе так интересно узнать обо мне побольше, то я могу предложить другой способ.

— Я не хочу залезть тебе в душу, — она улыбнулась очаровательно и невинно, и сразу стало понятно — душа Шоичи в той еще опасности. — К тому же, ты вряд ли будешь честным.

— Вот и посмотрим, — он встал и прошелся вдоль книжных полок. Помимо книг на них была расставлена куча незначительной, но стильной ерунды — статуя маленького Будды, шары Ньютона, россыпь гладкой черной гальки. — Я расскажу тебе, что мне снилось сегодня ночью. Ты ведь любишь такие штуки?

Момои кивнула.

— Мне снятся черно-белые сны. Этот был обо мне и... моем друге, скажем так.

* * *

Колодец изнутри порос слизким мхом. Он был гулким и таким глубоким, что Шоичи не видел дна. Он продолжал крутить рукоять, а ведро, укутанное темнотой внизу, все никак не поднималось.

— Давай теперь я. — Юкио отвел его руки и крутанул механизм на себя.

— Откуда такой энтузиазм, Юки-чан? — Шоичи кинул вниз камушек и только через несколько секунд услышал тихий всплеск. — Не терпится спасать и защищать? Так хочется умереть в семнадцать?

— Слушай, хватит! Это мой выбор, — Юкио тут же ощетинился, и Шоичи примирительно поднял ладони.

Колодец был старым, с металлической ржавой цепью, его, должно быть, вырыли еще до Первого Удара. Как только цепь на переплавку не утащили? Юкио наконец поднял ведро, но вдруг замер, уставившись на небо за спиной Шоичи. Ведро наклонилось под собственной тяжестью и упало обратно в колодец. В резко опустившейся тишине зазвенела разматывающаяся цепь.

Шоичи обернулся, хотя и так знал, что увидел Юкио.

Далеко в небе, у горизонта зиял разлом. Разветвленный, как вспышка молнии, острый и яркий. Он вспарывал пространство, раздавался все шире, готовясь вот-вот открыться. Шоичи завороженно смотрел на него. Он не мог толком объяснить, почему разломы всегда выглядели так чужеродно, почему было понятно, что они — часть другого мира. Он привык видеть все однотонным: небо чуть светлее, деревья чуть темнее, глаза Юкио — светлей, чем небо. Но разломы были иными. Яркими, больно бьющими по глазам, пересыщенными... Шоичи не знал слов, чтоб их описать.

— Так близко, черт! Нужно сообщить Патрулю! — Юкио, забыв о ведрах и сумках, уже бежал к деревне.

Шоичи догнал его и подсечкой повалил в траву.

— Уймись, а? Без тебя справятся.

— Отвали! — Юкио, пытаясь вырваться, больно заехал Шоичи в живот.

— Я еще раз спрошу, так хочется умереть в семнадцать?

Юкио притих и засопел. Он всегда терялся, когда Шоичи переставал улыбаться и смотрел на него широко открытыми глазами.

— Я принял решение, — хмуро сказал Юкио, — пойду в Патруль. Я не хочу, чтобы разломы докатились до нас.

Тень от высокой травы падала на его лицо. Шоичи разглядывал его сверху вниз и думал, что мир этого всего не стоит. Человечество было на пороге второго конца света, а Касамацу Юкио почему-то хотел взять ответственность за это на себя. Очень героично. Шоичи был готов рыдать, причем абсолютно искренне.

— Как думаешь, чего хотят эти твари из разломов?

— Какая разница? Они убивают нас и рушат наши города. Не нужно пытаться их понять.

— А мне кажется, они просто ищут дом, — сказал Шоичи, ложась в траву рядом с Юкио. — Потому что их собственный дом был разрушен, как наш тогда, во время Удара.

В небе над ними пронеслись паровые флаеры Патруля, за ними грузно проплыл базовый дирижабль. Экипаж вряд ли вернется домой в полном составе. Точно так же может не вернуться Юкио, если Шоичи не удержит его.

— Старик Гента рассказывал, что Управление нашло способ бороться с разломами, — сказал Юкио, — вроде как начали появляться люди со способностями. Кто-то может предвидеть разломы, кто-то может закрывать их, потому что всегда попадает в цель, несмотря на всю защиту тварей. Как-то так.

— Веришь в чудеса, Юки-чан?

— Их пока только четверо таких нашлось.

— Ну, тогда мы все спасены, — рассмеялся Шоичи и получил локтем в бок.

— Говорят, все эти люди со способностями видят мир по-другому. Но описать толком не могут. Будто перед ними открылась дверь, и все вдруг стало такое же, как разломы, — разное, а не однотонное, — Юкио сделал паузу. — С Кисе начало происходить то же самое.

Шоичи закатил глаза. Мир трещал по швам, а Юкио волновался о семье, о Кисе, о Патруле и ни капли о себе самом. Они выросли вместе, вместе играли мячом, который нашли на развалинах, вместе слушали рассказы о разломах. А потом Юкио заявил, что уйдет в Патруль, как только ему стукнет семнадцать. Для Шоичи конец света начался именно тогда.

— Идем доставать ведро, — сказал он и поднялся, протягивая руку Юкио. Тот, как ни странно, ухватился. Его ладонь была горячей и мозолистой

Они собрали вещи и медленно пошли к деревне. Разлом уже затянулся, над их головами опять пролетели патрульные флаеры. Шоичи показалось, что их стало на один меньше.

Младшие братья Юкио выбежали им на встречу и подхватили ведра. Где-то пахло едой, доносился женский смех, жизнь продолжалась. Она всегда находила себе дорогу.

— Поезд завтра в пол первого, если тебе интересно, конечно.

— Конечно, интересно, — широко улыбнулся Шоичи. — Я обязательно приду.

И пришел, хотя не хотел. Чуть не проспал, потому что заснул только под утро, и теперь смотрел на Юкио опухшими глазами. Тот стоял в окружении семьи — брови привычно сведены к переносице, пальцы нервно теребят край сумки. Он заметил Шоичи и коротко кивнул ему.

— Ну, пора прощаться, — они отошли от толпы провожающих. Юкио крепко, до побелевших костяшек, сжимал пальцы на ремне. Потрепанная ткань притягивала взгляд, напоминая, что весь их мир похож эту его старую сумку. Такой же латанный, расползающийся от каждого неловкого движения. Никаких ниток не хватит, чтобы его зашить. Но Юкио почему-то отчаянно хотел стать одним из рвущихся под напором чужой силы стежков.

Шоичи думал, что еще не поздно все исправить, но обида накатывала тяжелой волной, и он стоял, засунув руки в карманы, и молчал. Очки, замотанные скотчем, опять сползли к переносице. Поправлять их не хотелось.

— Да, пора, — отстраненно сказал он. Время убегало сквозь пальцы, мысли сталкивались, перекатывались упругой галькой, цеплялись друг за друга. Нужно было что-нибудь сказать, что-нибудь весомое.

Это бесполезно, тебе всего лишь семнадцать. К примеру.

Или, вот. Никому не нужен ребенок, мешающийся под ногами. Тебя некому будет учить.

Ты погибнешь, кому от этого станет легче? Звучало лучше всего, пожалуй.

Что-то подсказывало, что это все не то. Юкио молчал и нервно кусал губы. Он словно ждал чего-то, давал последний, самый последний шанс. Упрямый засранец, всегда так делал, терпел Шоичи до последнего.

— Поезд уходит, — Юкио коротко выдохнул и вдруг улыбнулся. Спокойный, собранный, он уже уехал, был там, на границе разлома, готовый защищать этот не стоящий такой жертвы мир. — Пока, еще увидимся.

Шоичи молчал и смотрел, как Юкио разворачивается и уходит. Хватается за ржавую перекладину поезда, подтягивается одним лёгким движением, будто и не было за спиной тяжёлого груза оставленных привязанностей. Перрон заволокло дымом, и Юкио скрылся в тамбуре.

Дышать получалось через раз. Шоичи наконец нашел нужные слова. Простые, эгоистичные и бессмысленные.

Не уходи, потому что я этого не хочу.

Слова, в которых нет ни грамма убеждения. Только чувства.

* * *

Он повертел в руке черную гальку и положил ее на место.

— Очень интересно. Как думаешь, что потом случилось с тем миром? — осторожно спросила Момои.

— Ничего хорошего, — хмыкнул Шоичи.

— А с твоим другом что случилось?

— Не знаю, — Шоичи обернулся к Момои, улыбаясь. Она выглядела заинтересованной, и ему нравилось поддразнивать ее. Не так сильно, как Юкио, конечно, но в целом неплохо.

При мысли о Юкио в сердце холодно и остро кольнуло. Но довольно быстро отпустило, Шоичи ожидал, что будет хуже.

— Ты не хочешь еще что-нибудь мне рассказать? — Момои склонила голову набок, нащупывая благодатную почву.

— Нет. А ты мне?

* * *

Музыка была нежной и мелодичной, но вызывала раздражение на грани с отвращением. Шоичи устал от медитаций и всего того, что видел во время них. Он любил заглядывать в головы других людей, это развлекало и забавляло, иногда пугало. Но ощущение, будто кто-то ковыряется в его собственных мозгах, было новым и на редкость неприятным.

А вот Момои была в своей стихии. Она подобрала волосы и ловко скрутила их шпилькой.

— Опять не расскажешь, что видел?

Шоичи видел Юкио, видел, как он уходит. Уже третий или четвертый раз. Ничего страшного и ничего сверхъестественного. Нельзя же, в конце концов, жалеть о чем-то, что еще не произошло.

— У тебя проблема, это очевидно, поверь мне.

Шоичи устало отметил, какая она все-таки умница. Мариновала его четыре сеанса и, наконец, дожимает, особо даже не стесняясь. Нужно будет посоветовать ей съездить на рыбалку.

— Я не помогу тебе решить ее, но смогу выслушать.

Шоичи продолжал молчать. Это все было бы забавно, если бы происходило с кем-то другим.

— Это из-за твоего друга?

— Откуда эта уверенность, что разговоры помогают? Откуда эта уверенность, что другой человек — и есть ответ на все вопросы? — сказал он наконец.

— И все же? — Момои ласково улыбнулась ему. Шоичи подумал, что было бы здорово, если бы у него была такая младшая сестренка.

— Моя проблема в том, что я хотел чего-то не того.

— А чего ты хотел?

— Сацуки... — Шоичи нехотя встал с кушетки и подошел к окну. Закат размазал по небу перьевые облака, город загорался тысячами огней-светлячков. — Я хотел...

* * *

Как и все семь миллиардов людей на планете Земля, Шоичи хотел одного — чтобы кто-нибудь любил его таким, какой он есть. Это было просто и естественно, вполне в природе человеческого эгоизма. Проблема заключалась в том, что полюбить Шоичи было очень непростой задачей, и облегчать ее кому-либо он не собирался.

Ему было девятнадцать, за плечами была целая жизнь, впереди — вечность в обнимку с учебниками по юриспруденции и баскетбольным мячом. Шоичи улыбался в лицо судьбе, а она отвечала ему настороженным взглядом голубых глаз.

— Этому слову не хватает гласных, — хмыкнул Касамацу и проводил взглядом кудрявую официантку.

— Это не главный его недостаток.

Шоичи вертел в руках гелевую ручку. На столе перед ним лежала салфетка, изрисованная английскими буквами. Шоичи с чувством выводил каждую из них, а потом, решив, что композиция хромает, нарисовал в левом нижнем углу Датэ Масамунэ и Санаду Юкимуру, схлестнувшихся в смертельной схватке. Судя по тому, как вежливо кривился Касамацу, эпическое полотно удалось на славу.

— Проблема в том, что этому слову не хватает буквы "К". Stry — это что-то странное, а вот Strky — звучит отлично.

— Звучит, будто кто-то подавился фисташкой. — Касамацу потер переносицу и обвел унылым взглядом разложенные поверх чая и печенья конспекты. Он потянулся было к словарю, но так и замер с вытянутой рукой. — Погоди, а зачем вам второй разыгрывающий?

Шоичи перестал терзать салфетку и улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок. Касамацу выдержал ее с честью, не морщась, не отводя глаз, и от этого захотелось поддеть его сильней. Шоичи придвинулся ближе, продолжая держать театральную паузу и сканируя Касамацу взглядом. Рассматривать его было сплошным удовольствием, хоть рентгеновский снимок делай и в рамочку ставь. Он неуловимо изменился за те полгода, что прошли с финала Зимнего Кубка — плечи расслабились, вспыльчивость куда-то подрастерялась. Шоичи подумал, что отсутствие ответственности поразительно идет людям на пользу. Редким исключением из этого наблюдения был Аомине Дайки, но Шоичи это уже полгода как не волновало.

Вот только хмурился Касамацу все так же очаровательно. Настороженный и неприветливый — как его такого не поддеть? Он станет отличным дополнением их маленькой непобедимой армии. Шоичи мысленно поправил невидимый шлем-кабуто у себя на голове. Он был чрезвычайно доволен собой.

— Приходи на тренировку и узнаешь. Ты ведь теперь в Токио учишься? — Шоичи выхватил одну из тетрадей Касамацу и размашисто написал в ней адрес и время.

— У тебя проблемы с личным пространством! — Касамацу даже присвистнул от такой наглости.

"А у тебя проблемы с удовольствием от жизни, — подумал Шоичи. — Ты его не получаешь. Но я тебе помогу".

— Буду ждать тебя, — сказал он вслух, вставая из-за стола. — Все-таки хорошо, что мы случайно встретились.

Касамацу изогнул бровь и посмотрел в окно. Там шумел Токио — город с населением в тринадцать миллионов человек, в котором так легко встретить кого-то случайно.

— Ты вообще не изменился, — покачал он головой.

— Ой, у тебя что-то выпало. — Шоичи поднял с пола фиолетовый флаер и какое-то время вертел его в руках, игнорируя громкое «Эй!». — Ваша группа выступает в субботу на кавер-пати в "The Wall"? Я обязательно приду.

— Откуда ты вообще знаешь, какая группа моя, а какая не моя? — крикнул Касамацу, но Шоичи уже стоял у выхода из кафе и махал ему на прощание. Он придержал дверь перед кудрявой официанткой и нырнул в летний токийский полдень. Легко шагая по тротуару, он через стекло чувствовал на себе очень нехороший взгляд.

"The Wall" держался на студенческом энтузиазме и выручке от продажи дешевого пива и чипсов. Шоичи гонял по дну стакана остатки грейпфрутового сока, наслаждаясь уютным хаосом. На сцене неторопливо готовились музыканты, переговаривались, настраивали инструменты. Сердце отчего-то билось часто-часто, и Шоичи не мог вспомнить, когда в последний раз испытывал такое острое предвкушение.

У барной стойки Суса флиртовал с миловидной брюнеткой. Делал он это в своей обычной манере — с непрошибаемым видом, выпрямившись, расправив плечи и почти не обращая внимания на заглядывающую ему в рот девушку. Шоичи усмехнулся, но тут же забыл про эту трагическую историю любви.

Касамацу стоял на сцене и настраивал микрофон. На нем была белая рубашка с синим галстуком и потертые джинсы. Он перебросил ремень гитары через плечо и взял пару аккордов. Звук растекся по залу, заглушая голоса и звон бокалов, завораживая, гипнотизируя. Показав большой палец своему клавишнику, Касамацу чуть застенчиво объявил название песни, которое Шоичи сразу забыл. Зал взорвался аплодисментами, но тут же затих, стоило музыкантам вступить. Касамацу пел на английском с довольно приятным акцентом, пел о том, что есть свет, который никогда не погаснет и о том, что ему не хочется возвращаться домой.

Шоичи тоже не хотелось никуда возвращаться.

Галстук Касамацу вблизи оказался темно-фиолетовым. Они выбрались из клуба два часа назад, и теперь Шоичи наблюдал, как рассвет заливает небо над верхушками деревьев бледно-розовым киселем. В парке было тихо, любители выгулять собак досматривали последние кадры сладких снов, и казалось, будто в целом мире больше нет ни души.

— Ну так что, выбрал? — Касамацу сидел на парковом столике, поставив ноги на скамейку. Подошвы его кед были в паре сантиметров от бедра Шоичи.

— Кого выбрал? — Шоичи удивленно зевнул и, запрокинув голову, заглянул Касамацу в глаза.

— Песню! — тот ярко вспыхнул и провел ладонью по блестящему боку гитары.

Шоичи покачал головой, в которой было пусто и легко.

— Знаешь, ты еще в школе был невыносим. — Касамацу зажмурился и потер глаза ладонью.

Шоичи это знал. И гордился. Но ничего не сказал в ответ. Летняя ночь ускользала сквозь пальцы, голос Касамацу звучал приятно и чисто, жизнь была легкой, свободной и прекрасной. А потом в Японию прилетела американская стритбольная сборная с дурацким названием.

Американцы в итоге пожалели обо всем, но горечь осела в памяти мутным илом, который не рассосался даже несколько лет спустя. Шоичи перерывал залежи письменного стола в поисках прошлогодних конспектов и мимоходом наткнулся на скомканную газетную вырезку. Он улыбался сам себе с пожелтевшего измятого листка бумаги, а Касамацу, такой же желтый и сморщенный, стоял за его правым плечом, делая вид, что просто проходил мимо. Отличное было время, отличная команда. Шоичи не знал, что было большей ошибкой: его неудачная стрижка или то, что они ни разу больше не сыграли этим же составом.

Он скомкал вырезку и аккуратно положил ее на место в бардаке письменного стола. На часах было без пяти три ночи. Шоичи еще раз пробежался глазами по криволинейным интегралам и, сохранив файл, сбросил его Касамацу в скайп. А потом не удержался и кликнул по кнопке вызова. Скайп булькал бесконечно долго, Шоичи уже почти решил, что не стоит звонить людям посреди ночи и обсуждать с ними события трехлетней давности. Даже если эти люди — ваши лучшие друзья. Особенно если эти люди — ваши лучшие друзья. Он хотел было отключиться, но Касамацу отбил вызов сам и написал вдогонку:

GuitarPro: не могу сейчас, утром поговорим

Шоичи довольно потянулся и застучал по клавишами:

Lucky_now: ну как же так, Юкио-кун!
Lucky_now: я полночи решал твою вышку, а ты вдруг чем-то занят
Lucky_now: я рыдаю!
Lucky_now: расскажи мне о ней ^_^

На том конце чата повисло молчание, Шоичи мог представить лицо Касамацу во всех деталях.

GuitarPro: она спит

Касамацу не нужно было слать смущенные смайлики, его румянец можно было почувствовать сквозь пиксели, сервера и километры оптоволоконных кабелей.

Lucky_now: ты провел девушку в общежитие, это против правил
Lucky_now: я горжусь тобой

Шоичи потер глаза. Все истории Касамацу заканчивались одинаково, как впрочем и истории Шоичи. Разница была в том, что кому-то сердце разбили уже трижды, а кому-то — ни разу.

GuitarPro: спокойной ночи
GuitarPro: и спасибо за вышку

Шоичи погасил монитор и плюхнулся на кровать. Стоило завести привычку спать больше четырех часов в сутки. А Касамацу стоило завести привычку первому бросать своих принцесс. Принцессы приходили и уходили, иногда оставляя туфельки, чаще — волосы на подушке, ковре и в ванной. Шоичи узнавал все подробности из первых уст и с интересом ждал, когда же до Касамацу наконец дойдет.

Дошло до Касамацу только после выпускного. Рассвет гасил последние звезды, Токио спал и видел сны, время над маленьким парком возле давно закрытого "The Wall" остановилось еще пять лет назад. Тут все так же не было ни души, Касамацу все так же сидел на парковом столике, свесив вниз ноги, а Шоичи было так же легко и хорошо.

Они целовались то ли целую минуту, то ли целую вечность. Было сладко, правильно, и Шоичи с опозданием накрывало эйфорией. От того, что Касамацу первым потянул его на себя, от того, что разбросанные по жизни Шоичи детали пазла наконец-то сложились в идеальную картинку.

— Ну как так можно, Юки-чан? У тебя щетина колется, — сказал он просто потому, что момент был слишком прекрасным и его хотелось разрушить.

Касамацу выгнул брови в изумлении и нежно ткнул Шоичи под ребра.

— Ну ты как всегда, — сказал он и снова полез целоваться.

Касамацу Юкио был последним человеком на планете Земля, который добровольно захотел бы полюбить Шоичи таким, какой он есть. Шоичи видел это четко и ясно и улыбался все шире. Он чувствовал, что сорвал джек-пот. Дурацкое обещание, данное себе в девятнадцать, через пять лет уже не казалось таким дурацким.

Спустя два месяца он впервые за долгое время проснулся не в своей постели. Сквозь неплотно задернутые шторы лился тусклый свет осеннего утра. Юкио в кровати не было, но Шоичи отчетливо слышал, как в душе льется вода. Он потянулся и повернулся на бок. На тумбочке лежали разорванные обертки презервативов и два мобильных телефона. В том, как их пластиковые бока слегка соприкасались, было что-то интимное, что-то на порядок интимней того, чем их хозяева занимались ночью.

Шоичи улыбнулся. Он был иррационально счастлив и бесповоротно влюблен.

— Собеседование проспишь, вставай давай, — Юкио стоял на пороге спальни.

Вокруг его бедер было обернуто махровое полотенце, в руке зажата зубная щетка. Он хмурился и пытался скрыть смущение за грубостью. Шоичи видел это миллион раз за последние пять лет, но умилялся каждый раз с новой силой.

— Не хочешь съездить на рыбалку на выходных? — Шоичи отбросил одеяло и сладко потянулся.

— Опоздаешь. На собеседование.

— Угу. Вот они огорчатся, — Шоичи выгнулся и провел ладонями по своей груди и бокам.

На собеседование он не опоздал, хоть в итоге и не прошел его. Помешала то ли нехватка опыта, то ли россыпь засосов на шее. Шоичи не расстроился.

С тех пор пролетел год, Шоичи прошел не одно собеседование и свозил Юкио не на одну рыбалку. Юкио спел ему не одну песню и проигнорировал не одну подначку. Он привык к многоходовкам и манипуляциям Шоичи, иногда бесился, иногда смеялся, но в глубине души знал, что им обоим без этого было бы скучно. Шоичи улыбался и продолжал пробовать на прочность весь мир, с восторгом наблюдая, как Юкио каждый раз принимает его таким, какой он есть.

Мир, впрочем, тоже иногда пробовал Шоичи на прочность.

— Это всего лишь Австралия. Хватит всей этой ерунды, — Юкио ненавидел демонстрировать свои чувства в людных местах.

— Конечно, это всего лишь семь с половиной тысяч километров и два часовых пояса. Но не волнуйся, — Шоичи поправил ремень дорожной сумки на груди Юкио, — я купил хорошую веб-камеру и салфетки.

Юкио вспыхнул, будто им опять было по девятнадцать, и попытался сбросить пальцы Шоичи. Смешной, надеялся, что у него это получится.

— На этом же месте через полгода? — вздохнул он.

— Ага, — просто согласился Шоичи и потянулся коротко чмокнуть Юкио на прощанье, но тот вывернулся и заспешил к сканеру ручной клади.

Шоичи вздохнул и поехал домой, где на двери подъезда напротив номера их квартиры были написаны их имена, где в ванной их зубные щетки стояли в одном стаканчике, а бритвы лежали на одной полке, где целых полгода можно будет наводить беспросветный бардак и не получить за это раздраженный взгляд и любимое бурчание.

Шоичи методично доводил квартиру до безобразного состояния, любовался результатом своего разрушительного созидания и под конец с некоторым удивлением заметил, что скучает намного меньше, чем ожидал. С возвращением Юкио это странное ощущение куда-то затерялось.

Им было по двадцать шесть — прекрасный возраст, чтоб задуматься, а того ли ты хотел, и начать искать что-то новое.

Шоичи затирал окурок в пепельницу, которую старательно не чистил уже неделею. Дым ещё не клубился, но перед глазами уже стояла размывающая очертания предметов дымка. Сумка с грохотом упала на пол, но Шоичи даже не вздрогнул. Лишь повернул голову к Юкио и растянул губы в улыбке:

— С возвращением.

— Достало.

— Что именно? — Шоичи действительно удивился.

— Ты и твои сигареты, — в голосе Юкио звучали забытые еще со школьной скамьи нотки. Так он срывался на сокомандниках, иногда даже на Шоичи… В первую пару месяцев более плотного общения. — Я не могу дышать этим дымом, я не могу целоваться. Я хочу нормально жить и нормально спать, а не перестирывать постельное бельё по три раза в неделю.

— Вот как. — Шоичи опустил глаза, чтоб их не было видно.

Юкио раздражённо подошёл к окну и широко распахнул его, впуская прохладный воздух. Он пытался успокоиться, но, судя по всему, остановиться у него не получалось.

— Я больше не могу чинить эти вещи. Приходить домой и искать отвертку, потому что ты опять засунул ее в шкаф для белья, под раковину или вообще они лежат под диваном в гостиной. А потом идти и привинчивать то, что опять открутилось, сломалось или перегорело, — его голос повышался, почти срываясь на крик.

Шоичи смотрел в сторону и молчал. Он ждал чего-то, но совсем не этого.

— И акцент этот твой... Ты специально?

А вот это почему-то было больней всего. Шоичи улыбнулся:

— Что мой акцент?

— Раздражает.

— Ты такой честный, Юкио. Это ранит, ты знаешь?

Юкио покачал головой и ничего не сказал. Он действительно был честным и искренним, отдающимся всему без остатка, Шоичи восхищался этим и с азартом вытаскивал это наружу. Иногда оно того не стоило.

Пришла осень. Шоичи сидел за кухонным столом, вертя в руках кофемолку. Над мойкой сохли две чашки, на одной котенок в очках довольно жмурился, на второй — ненавидел весь мир. Шоичи хотелось разбить обе. Уютный хаос превратился в хаотичный уют, а затем в уютный уют, и Шоичи понимал эту разницу как никто.

Когда Юкио вышел на кухню, на столе перед Шоичи лежала до винтика разобранная кофемолка.

— Опять? Ну зачем ты вечно все ломаешь? Я только на прошлой неделе ее купил.

— Я же не в ладах с техникой, ты знаешь, — Шоичи пожал плечами.

— Сам чини, — буркнул Юкио и пошел в ванну, где их зубные щетки все еще стояли в одном стаканчике, а бритвы все еще лежали на одной полке.

Шоичи обвел взглядом разбросанные по столу детали и попытался собрать из них целое. Получалось плохо, а у Юкио теперь плохо получалось принимать Шоичи таким, какой он есть. Ничего особенного не произошло, но точка невозврата уже маячила на горизонте. Шоичи видел ее, красную и круглую, прекрасно понимая, что еще не поздно все спасти, и не совсем понимая, зачем это нужно.

— Ладно, прости, — хмуро улыбнулся Юкио, выйдя из ванны. За ухом у него осталось немного пены для бритья, на спине — царапины после вчерашней ночи.

Шоичи долго рассматривал его и решил, что кофемолка будет последним, что он сломает. Он ни за что на свете все не испортит.

* * *

— И что случилось потом? — тихо спросила Момои.

— Я конечно же все испортил.

Солнце давно зашло, а свет в кабинете они так и не включили. Шоичи рассматривал остановившиеся на светофоре автомобили, ему не хотелось поворачиваться и смотреть на Момои.

— Но так не бывает.

— Сацуки, пожалуйста! Не нужно рассказывать о том, что еще не все потеряно, что стоит только захотеть и так далее, — Шоичи начинал злиться. На себя, немного на Момои, которая ни капли этого не заслуживала, на воспоминания, которые так и не улеглись.

— Я не это имела в виду. Ты говорил, будто во всем виноват только ты, всего хотел только ты, решал только ты. Ты совсем не говорил о... — она запнулась, но быстро продолжила, — совсем не говорил о Касамацу-куне. Даже слово "мы" ни разу не сказал. Так вот, так не бывает, Имаёши-кун. Отношения — это двое людей.

— Как узнала про Юкио? Менеджеры бывшими не бывают? — Шоичи наконец обернулся.

Момои развела руками.

— Люди расходятся. Это бывает и это нормально. Ничего сверхъестественного в этом нет, и не нужно это усложнять, — Шоичи улыбнулся.

Он сказал вслух то, в чем убеждал себя последний месяц, глядя на хмурое лицо Юкио, задерживаясь на работе допоздна, теряясь непонятно где по выходным. Они уже давно перешли от стадии скандалов к стадии молчаливого невмешательства, при которой каждая попытка что-либо изменить порождает только новую волну злобы. Поэтому Шоичи не сказал ни слова, когда забежал сегодня домой после работы и обнаружил в коридоре полусобранные сумки.

— Ты не хочешь, чтобы все закончилось?

Шоичи покачал головой. Говорить было трудно.

— Но и меняться не хочешь, — подытожила за него Момои.

— А какой тогда во всем этом будет смысл? — Шоичи обвел рукой пространство вокруг, пытаясь охватить целый мир, себя самого и Юкио, который на другом конце Токио собирал сумки. А возможно уже собрал и ушел.

— В том, что так или иначе, вы отличная пара. Поверь моему опыту, — Момои попыталась улыбнуться. — Я действительно хотела бы рассказать тебе, о том, что еще не все потеряно и всегда есть выход, но не могу. Я не твой психотерапевт.

— Прости, — сказал Шоичи.

— В любом случае, приглашение, которое я прислала тебе, рассчитано на две персоны. Подумай над этим.

— Хорошо, — машинально кивнул Шоичи, помогая ей надеть пальто. — Это ведь наша последняя встреча? Спасибо тебе за все.

— Я пришлю все бумаги, как и договаривались, — Момои смерила Шоичи внимательным взглядом.

Они молча прошли по пустым коридорам бизнес-центра и вышли на такую же пустую парковку. Шоичи держал зонт над головой Момои и наслаждался ощущением редких капель на своих волосах и лице.

— Любовь всегда найдет себе дорогу. — Момои завела мотор и опустила боковое стекло.

— Откуда ты знаешь?

— Ты сам так говорил, — она помахала ему на прощание и плавно вырулила с парковки. Шоичи посмотрел на ее зонт в своих руках и улыбнулся, покачав головой.

Он сел за руль и поджег сигарету. Она почему-то горчила больше обычного и удовольствия не приносила. Шоичи надавил на газ и поехал навстречу вечернему Токио — городу с населением в тринадцать миллионов человек, в котором так легко не понять, чего же ты хотел на самом деле.

На двери подъезда напротив номера их квартиры все еще были написаны их имена. Шоичи поднялся на третий этаж и какое-то время стоял возле входной двери, не решаясь войти. За дверью была слышна тихая возня, и от этого становилось и легче и тяжелей одновременно. Он наконец повернул ключ в замке и щелкнул выключателем. Сумки по-прежнему стояли под стенкой, все такие же незастегнутые, но их вроде бы стало больше.

Шоичи зацепился взглядом за фотографию на полке. Она была перевернута изображением вниз, но вряд ли Юкио сделал это специально, скорей всего просто зацепил, когда собирал другие вещи. Фото было сделано на Филиппинах, Шоичи тогда случайно кликнул по баннеру о дешевых авиабилетах и заявил, что возражения не принимаются и судьбе противиться нельзя. На заднем плане плескалось лазурное море, карстовые скалы тянулись к небу прямо из воды, а Юкио и Шоичи, веселые и загорелые, смеялись с фотографии, резко контрастируя с сонной безмятежностью тропического рая. Шоичи повертел фото в руках и оставил его лежать изображением вниз.

Он не стал разуваться и снимать пальто, ночевать в этой квартире больше не хотелось. Юкио обнаружился в спальне. Он застегивал чехол на гитаре, но молния заедала и никак не хотела тянуться вверх. Шоичи подумал, как нелегко, наверное, упаковывать в чемодан два с половиной года счастливой жизни.

— Там на полке твой жесткий диск и термокружка. — Юкио неопределенно махнул в сторону стеллажа и бросил на Шоичи короткий взгляд. Было видно, как по его шее и щеками расползается неровный румянец. — Нашел в гардеробе. Почему-то.

— Спасибо, — Шоичи улыбнулся так, что у него свело скулы.

Простые вещи теперь казались невероятно сложными. Он поборол в себе желание выйти из дому и погулять под дождем еще пару часов. В ванной тихо капал кран, и Шоичи долго мыл руки под горячей водой, рассматривая полку с одной зубной щеткой и одной бритвой.

На кухне все тоже неуловимо изменилось. Шоичи достал кофемолку, она была старой, но работала исправно. Больше года продержалась, если подумать. Шоичи не смог продержаться и трех лет. Он медленно перемалывал кофейные зерна и все никак не мог понять, сколько раз нужно перемолоть свою собственную жизнь, пропустить ее через себя, в скольких снах и мирах ее нужно пережить, чтобы, наконец, сделать правильный выбор.

— Знаешь, что, — он ворвался в спальню в пальто, туфлях и с кофемолкой наперевес, — я должен тебе кое-что сказать, Юкио.

Тот обернулся к Шоичи, сложив руки на груди. Выглядел он готовым и к защите и к нападению одновременно.

— В общем, — Шоичи сделал глубокий вдох, — не уходи. Просто не уходи. Верней, теперь ты конечно можешь уходить. Это же твой выбор. Или мой выбор, я не знаю. Короче, мне просто нужно было сказать это вслух. Все, я больше тебе не мешаю.

— Ты идиот, — Юкио сел на кровать прямо поверх разбросанной одежды. — Ждал, пока я это все соберу? Знаешь, как больно ковыряться во всех этих вещах?

— Знаю.

— Я очень злой.

— Я тоже, — сказал Шоичи, в очередной раз восхищаясь способностью Юкио честно говорить о своих мыслях и чувствах.

— Я хочу тебя ударить.

— Поэтому я стою в проходе подальше от тебя. Но можем подраться, если хочешь.

— Лучше стой где стоишь.

— Ты выслушаешь ту часть, в которой я подробно описываю, что больше так не буду?

Юкио тяжело посмотрел на него, и Шоичи показалось, что он вот-вот закатит глаза.

— Я тоже больше так не буду, — устало сказал Юкио. — Но отдельно все-таки поживем. Какое-то время.

— О да, это зрелое решение. Мы же взрослые люди, — согласился Шоичи, не к месту вспоминая все подушечные бои, которые они устраивали. — А потом примирительный секс.

Юкио все-таки закатил глаза.

— Ну почему? Почему ты такой? К чему эти твои вечные шуточки? Почему тебе всегда нужно поддеть и залезть под самую кожу?

— Тебе же это нравилось, признайся, — Шоичи стянул туфли, наступая себе на пятки, и принялся расстегивать пальто.

— Да мне и сейчас это нравится, — тихо сказал Юкио, снова краснея и нервно заламывая пальцы. — Не знаю, на кого из нас двоих я злюсь больше.

— Ты всегда такой честный, — совершенно без иронии сказал Шоичи, кладя пальто и несчастную кофемолку на стул и садясь на кровать рядом с Юкио. Сердце билось часто-часто, отчего-то снова становилось легко, будто в груди надувался гелиевый шарик, слишком большой и щемящий для одного маленького Шоичи.

Юкио глянул на него с горечью и резко саданул кулаком в плечо. Было больно, но Шоичи чувствовал, как из груди рвется смех. Не в силах остановить истерику, он спрятал лицо в ладонях.

— Прости, — тихо сказал Юкио. Он быстро вспыхивал и так же быстро гас.

— И ты прости, — отдышался наконец Шоичи. — Тебе помочь отнести вещи в машину?

— Сам справлюсь. — Юкио протянул руку и осторожно погладил плечо Шоичи.

— Как скажешь. Кстати, помнишь Момои Сацуки? Она была нашим менеджером в старшей школе. — Юкио кивнул и Шоичи продолжил: — Она выходит замуж и прислала мне приглашение. Оно на двоих. То есть я могу прийти с кем-то важным, с кем-то дорогим мне, понимаешь?

Юкио наконец улыбнулся.

Любовь опять нашла себе дорогу.

В глубине колодца отражалось мирное светло-серое небо.

Поезд отправлялся, а на перроне оставалось двое людей.

По стеблю растущего на краю пропасти цветка катилась капля росы.

@темы: графомания, куробас, ду ю плей ит?

---

Сегодня меня отбуксировали на "Робота Чаппи". "Отбуксировали" потому что отношения - это компромисс, но пост не об этом.

возможны спойлеры

Фильм в итоге понравился невероятно. Думаю в первую очередь потому, что я не ждала от него ничего. Не смотрела трейлер, не читала отзывы, а шла на что-то зрелищное с Хью Джекманом в роли Хью Джекмана, хэппи эндом и моралью о том, что нужно быть добрее.

Отлично обманулась в ожиданиях и посмотрела прекрасную, прекрасную историю о жестокости и человечности. Ты сидишь в кинозале, в кинозале душно, вокруг сидят люди, многие едят попкорн, многие ржут, людей слишком много, в кинозале слишком душно. Ты ненавидишь всех этих людей и чуть ли не со слезами на глазах сопереживаешь роботу на экране.

Честно говоря, сопереживала вообще всем. Забота, любовь, бескорыстность, прощение и жертвенность проявлялись откуда вообще не ждешь и за это отсутствие белого добра и черного зла просто хочется сказать огромное "спасибо" сценаристу и режиссеру. Южно-африканское дно (кстати показанное реалистично и романтично одновременно) - преступники и все такое оказались способны на человечность, не в пример Хью Джекману, который внезапно был откровенно "плохим", во многом потому что был ебанутым. В общем, шаблон рвали приятно, местами трогательно и слезогонно, а порой все же чересчур драматично. В любом случае - полностью того стоило. К слову о шаблонах, большинство персонажей визуально не привлекательны, разве что у Чаппи были трогательные ушки, Йоланди в свою очередь мне начала нравится внешне разве что под конец фильма. И благодаря этой непривлекательности очень остро ощущаешь, что симпатизируешь им всем за их поступки, не предвзято, что ли. Вроде так просто, но при этом так правильно и ярко.

В очередной раз скажу про прекрасный украинский дубляж. Когда переводят персонажей со сравнительно нейтральной речью, его почти не замечаешь. Но вот гопота в украинском варианте просто божественна.

Ну и отдельно финал. Хэппи энд от которого грустно, и не грустно, и не хэппи энд, в общем, пойду подышу воздухом