перетаскиваю #1

[imjustashadow]

Спасибо дорогой замечательной  Оми за беттинг

Название: Меня зовут Ханамия Макото.
Автор: imjustashadow
Бета:  Оми
Пейринг/персонажи: Ханамия Макото\Киёши Теппей, Ниго, Имаёши Шоичи
Рейтинг: R
Жанр: романс, драма, сверхъестественное
Размер: ~6900 слов
Саммари: Ханамия проживает один и тот же день уже в пятнадцатый раз.
Дисклеймер: 1) Персонажи принадлежат Фуджимаки Тадатоши. 2) Идея фильма «День сурка» принадлежит создателям фильма «День сурка».
Предупреждения: повествование от первого лица; ненормативная лексика; работа написана на Октябрьский фестиваль

I.
Меня зовут Ханамия Макото. Мне семнадцать, я второкурсник старшей школы Кирисаки Дайичи. Около половины знакомых со мной людей считают меня приятным молодым человеком, вторая половина — субклиническим психопатом. Впрочем, моя проблема не в этом.
Моя проблема в том, что вот уже пятнадцатый раз я просыпаюсь у себя дома, моё лицо облизывает чёрно-белый щенок, у меня дикое похмелье, на часах 10:37 утра, а на календаре десятое января. Десятое января случается со мной уже в пятнадцатый раз подряд.
Я проживал этот день пятнадцатью разными способами, и у меня в запасе ещё много вариантов. Но что бы я ни делал, некоторые вещи оставались неизменными. Во-первых, я всегда просыпался в 10:37, обслюнявленный чужой собакой. Во-вторых, ровно в полночь моё сознание начинало медленно угасать, и десятое января начиналось заново. Изменилось бы что-нибудь, если бы я попал под машину или, стоя в наполненной ванне, бросил в неё включённый фен? Хах, не дождётесь. Выяснять это у меня не было ни малейшего желания.
Ещё одной постоянной деталью моей зацикленной жизни было SMS от Киёши Теппея в 3:27. Но Киёши Теппей шёл нахуй. Я проигнорировал его все пятнадцать раз, у меня были дела поважней.
Я сел на кровати и в очередной раз пробесился, что не могу оставить себе завтрашнему стакан воды и таблетку аспирина на тумбочке. Голова раскалывалась, а во рту ощущался вкус всех неправильно принятых вчера решений. Щенок сидел у меня на коленях, вилял хвостом и заглядывал голубыми глазами в самую душу. Помню, когда это произошло в первый раз, я чуть не выбросил его в окно. Потом вспомнил, что окно закрыто. И что я сам вроде как принёс щенка домой.
Как ни парадоксально, я нравился этому комку шерсти.
— Тявкни и умрёшь, — я сгрузил собаку на пол и поплёлся в душ.
Я давно перестал отрицать происходящее, лезть на стенку и бить посуду. За пятнадцать повторов я успел пройти все пять стадий принятия неизбежного. Но всё равно продолжал проверять дату на телефоне каждое утро и искать ответ на вопрос, какого хрена со мной происходит. Ни квантовая механика, ни теория струн, ни сайт предсказаний Оха Асы не давали исчерпывающего описания сбоев пространственно-временного континуума. Трагизм моей ситуации был в том, что современная наука никогда не шагнёт дальше десятого января. Какая жалость.
Кстати, помимо современной науки ещё много вещей останутся неизменными. Мне никогда не исполнится восемнадцать, я никогда не поступлю в Тодай, Кирисаки Дайичи никогда снова не сыграют на Зимнем Кубке. Я никогда не... что? Что такого я хотел совершить в будущем, о чём теперь буду жалеть? Да пошло оно всё. Я ни разу не додумал эту мысль до конца.
Помимо прочего, я не исключал вариант, что умер или впал в кому, и происходящее — лишь последний сон моего угасающего сознания. Не самый приятный вариант, я не ожидал от своего сознания такой херни.
В общем, что-то было не так либо со мной, либо со всем миром. И я пока не мог понять, что. И чем так важно это десятое января? В свой первый повтор оно было обычной субботой.
Мама уехала в Окинаву на бизнес-конференцию два дня назад, и в холодильнике потихоньку кончалась еда. Меня это больше не волновало. Отец уехал куда-то ещё восемь лет назад. Не знаю, куда. Не знаю, как это влияет на холодильник. И меня это уже давно не волнует.
Щенок крутился под ногами и тоже хотел есть. Я налил ему молока. За пятнадцать повторов я кое-что узнал о животных. К примеру, щенки аляскинского маламута не едят горький шоколад, и это их проблемы. Щенки аляскинского маламута вполне могут не есть весь день. Если щенка аляскинского маламута весь день игнорировать, он начинает гадить в неожиданных местах. По моим подсчётам, за пятнадцать раз все неожиданные места уже давно должны были стать ожиданными. Но хренова собака не переставала удивлять. Я открыл дверь и выпустил животное во двор.
Если отбросить мысли о вечности, упущенных возможностях, нелинейности пространства и времени, в моём положении была своя прелесть. За пятнадцать повторений я два раза грабил банк, три раза попадал в полицейский участок, четыре — в больницу, летал в Сеул и Гонконг, занимался банджи-джампингом, пробовал лёгкие наркотики, два раза угонял машину соседа, со второго раза научился её водить, почти трахнул одноклассницу и получил обширные знания в области специальной теории относительности. Было вроде ещё что-то.
Сегодня, к примеру, я еду в Роппонги делать татуировку на предплечье. Татуировки завтра не будет, как не будет и болезней, которые я могу там подцепить. Я даже никогда не узнаю, подцепил ли я их.
Мне определённо начинало нравиться.
Во входную дверь заскреблись, и чёрно-белый комок ввалился в комнату абсолютно счастливым. Грустнеть он начинал обычно часам к двум, возможно, скучал по хозяину. А ещё он каждый раз гадил на газон новому соседу.
— Ты знаешь, где книжная полка, — сказал я щенку, выходя во двор и закрывая дверь. — Удиви меня.
У собаки был специфический литературный вкус и своё мнение о западном постмодернизме. Он дважды сгрыз Паланика, один раз Маркеса и испортил переплёт Стейнбеку. В этот раз я ставил на Лавкрафта. В целом собака мне нравилась. Пожалуй, она была единственным нормальным живым существом в баскетбольном клубе Сейрин. Наверно поэтому я и решил спасти её от толпы жизнерадостных имбецилов. Впрочем, не уверен. О большей части вчерашней ночи у меня остались только неясные вспышки воспоминаний. Это был тот редкий случай, когда всё пошло не так, как я хотел.
И если что-то в моей жизни шло не так, как я хотел, то в этом с девяностопроцентной вероятностью был замешан Имаёши Шоичи. На дворе было девятое января, финал Зимнего Кубка закончился пару часов назад. И слава богам. Смотреть на этот позор было больно. Стрёмный Сенпай прислал SMS:
«Сейрин празднуют победу. С ними Ракузан.»
Имаёши совсем не старался, тоже мне новость. Если молодой господин Акаши Сейджуро решил перейти на сторону света, то несчастная офигевшая команда потащится за ним.
«Мы тоже тут. С нами Кайджо и ещё какие-то люди.»
Ну охуеть теперь. Братское единение и командные ценности.
«Ты пропустил часть с едой, но часть с пивом только начинается».
Неужели вечеринка была настолько унылой, что единственным развлечением Имаёши были SMS в пустоту? Впрочем, пиво, судя по всему, пошло хорошо. Сенпаю стало лень набирать текст, и он подключил тяжёлую артиллерию.
Я проигнорировал пару групповых фото, фото чьих-то торчащих из-под стола ног на фоне сумки с надписью «Шуутоку», фото разыгрывающего Сейрин, спящего на плече у Хаямы, и смотрящего на это с каменным лицом Лео. На следующей фотке Лео уже стоял на столе с микрофоном в руках. Похоже, там было караоке. А потом Стрёмный Сенпай прислал мне фото Киёши.
Эх, девятое января, старые добрые времена, когда фото румяного улыбающегося Киёши могло вызвать во мне незамутнённую злость и желание что-нибудь сломать. Я звонком разбудил Сето, оделся и пошёл к метро. Имаёши напоследок прислал селфи на фоне капитана Кайджо.
Ту часть, в которой мы завалились всей командой и никто из-за шока не рванулся нас бить, я помню хорошо. Имаёши обнял меня за плечи и объявил, что я тут под его личной ответственностью. Нужно было сфоткать их лица. Бесценные были бы кадры. Я прям видел, как им всем полегчало.
На нас довольно быстро все забили. Имаёши не отлипал от меня около часа. За это время не произошло ничего подозрительного. Никто меня не проклинал, меня не похищали инопланетяне, в новостях не предупреждали о возможных временных петлях. Щенка тоже нигде не было видно.
Потом кто-то принёс текилу. Потом — затмение и 10:37 утра десятого января.
Я просматривал фото на телефоне много раз и не находил ответов. Чьи-то пьяные лица, групповые фотки и заваленные горизонты. Кое-что, впрочем, заслуживало внимание.
Вот Акаши с Куроко поют караоке. Куроко смотрит на экран, Акаши смотрит на Куроко. У него непередаваемое выражение лица. Всё-таки самая огромная херня, которая может случиться с вами в шестнадцать, — это не диссоциативное расстройство идентичности, мания величия или гетерохромия. Самая огромная херня, которая может случиться с вами, — это влюблённость.
Вот дерущиеся Аомине и Кагами. Ничего особенного, но удалять не стоит.
Вот фото меня с собакой на руках. Блядь, ну и лицо. Ощущение, будто у меня на лбу большими красными буквами написано «полтора литра пива и три шота». Собаку, похоже, всё устраивает. Интересно, кто снимал?
Дальше — я с собакой почти в той же позе, но к собаке тянется Киёши. Его, похоже, тоже всё устраивает. Следующее фото — почти то же самое, но все втроём смотрим в камеру.
Боги, откуда взялся Киёши? Откуда взялась собака?
Дальше — моё любимое. Когда я в первый раз увидел эту серию, то удалил все пять фото. Я тогда ещё не знал, насколько это бесполезно.
Пять фотографий Киёши Теппея. Смущённый Киёши Теппей, Киёши Теппей улыбается, Киёши Теппей пытается закрыть объектив ладонью. Киёши Теппей выпрямился возле стены, за его головой, прямо как нимб, висит доска для дартса. Последнее фото — всё то же самое, но возле его левого уха из доски торчат два дротика. Это точно моя работа. И снимал тоже я.
Сука. Даже знать не хочу, что там происходило.
Было ещё два фото — асфальт с куском дорожной разметки и непонятно что с пальцем на пол-объектива. И ни одной фотки с Имаёши.
Если в тот вечер и произошло что-то, что столкнуло меня во временную петлю, то оно осталось за кадром. Никаких зацепок не было. Единственное, что изменилось с девятого января, — у меня появился щенок. Пятнадцать повторений назад я думал, что это временно.
Как-то раз я запостил это всё в Facebook. За исключением фоток со мной и эксклюзивного фото-сета Киёши Теппея, конечно. Незабываемые ощущения. Очаровательный срач в комментариях и письма с просьбами и угрозами. Имаёши, кстати, пролайкал все фото.
Я очнулся от воспоминаний. В тату-салоне было жарковато, мерно жужжала машинка, на моей руке кровоточили цветные рыбки-кои. Я выбрал эскиз почти не глядя. Мне было всё равно, многие вещи теперь перестали иметь значение.
Предплечье почти онемело, но даже через эту немоту прорезалась боль. Мне нравилась эта боль. И вот это как раз имело значение. Тихо звякнул мобильник и сбил меня с мысли.
Ах да, 3:27, Киёши Теппей.
«Привет :-) Хочу забрать щенка. 4:30, восточный выход Синдзюку»
Этот уёбок слал мне смайлики. Очаровательно. Впрочем... мне было плевать. С поломанным коленом или здоровым, в больнице или на баскетбольной площадке, с командой или брошенный всеми, Киёши Теппей был одной из тех вещей, которые больше не имели значение. Пятнадцать повторений научили меня тому, что всё поломанное наутро становится целым.
Я ни разу не ходил отдавать ему собаку. В большинстве случаев я игнорировал SMS, пару раз присылал в ответ «Пошёл нахуй», один раз — «Не могу. Я граблю банк».
Я тогда действительно грабил банк, причём во второй раз. В первый раз я просто зашёл в местное отделение Банка Японии, выстрелил в потолок из стащенного у охранника пистолета и крикнул, что это ограбление. Через семь минут за мной приехала группа захвата, через двадцать я был в полицейском участке. Это было восхитительно. Полностью того стоило.
Я бы многое отдал, чтоб узнать, показали ли меня в тот вечер в новостях.
А вот второй раз был шедевром, в нём даже была своеобразная романтика. Я продумывал план два дня и за утро успел провернуть всю подготовку.
Один из наших соседей работал в международной фирме, занимающейся нетапами, серверными кластерами и прочим компьютерным железом. Я позаимствовал у него два комплекта униформы, удостоверение и машину. Разбудил Сето, и мы поехали к токийскому дата-центру Банка Японии. Показали слегка откорректированные удостоверения и внезапно оказались заявленными в журнале визитов, как плановое техобслуживание. Это была, естественно, моя работа, я скинул одной из секретарш сообщение в Facebook, из которого она подцепила маленький аккуратный вирус. Он и вписал нас в журнал визитов. Мораль — блокируйте социальные сети на рабочих компьютерах ваших сотрудников, иначе есть шанс, что вас ограбят два семнадцатилетних школьника.
Нас провели в серверную. Сето пошёл вдоль стеллажей, делая вид, что ковыряется в кабелях и розетках. Я тем временем подключился к серверам. Хорошо, что там стояла CentOS, а большая часть биллинговой системы была написана на Perl. Не хотелось бы тратить ещё пару дней на изучение незнакомых технологий. Я запустил скрипт, на который убил почти всё утро, и улыбнулся охраннику. Он и не подозревал, что мельтешение символов на экране моего планшета и есть ограбление.
Вторую половину утра я убил на создание системы счетов и регистрацию оффшорной фирмы на Барбадосе. Туда в ту минуту переводилось около двух миллионов долларов. Оттуда они переведутся на один из маминых карточных счетов. Она не брала с собой сразу все кредитки, когда уезжала.
Мы попрощались и спокойно уехали из дата-центра. Сето наконец проснулся, понял, что произошло, и сидел на пассажирском сиденье с каменным лицом. Но ничего не посмел сказать против. Никто из команды никогда не смел ничего сказать против. Когда мы угоняли машины, убегали от полиции, били витрины, им нравилось, но рано или поздно они подходили к определённой черте. Лица тускнели, но никто из них не мог сказать мне «нет». С одной стороны, я ожидал от них большего. С другой, что с них взять? Я собирал из них баскетбольную команду, а не отряд по захвату мира.
Я вспоминал ограбление с ностальгией. Тот повтор десятого января был, пожалуй, моим любимым.
Я немного повертел телефон и одной рукой набрал ответ: «Нет. Я выбросил собаку в окно. Я же мудак». Интересно, что у Киёши Теппея с чувством юмора?
Через минуту телефон зазвонил.
— Привет, давай встретимся, — голос Киёши звучал спокойно и приветливо. Я никогда не понимал, зачем он разыгрывает передо мной этот спектакль.
— Насколько хреново тебе сейчас? Голова раскалывается?
— Ну так, слегка... Ханамия, приезжай к Синдзюку. Мне нужно отдать щенка Куроко, он волнуется.
— Не ври. Ты даже не знаешь, где ваш Призрачный Мальчик. Вы опять его потеряли.
И искали по всему Твиттеру. Я бы посоветовал заглянуть в личный БДСМ-подвал Акаши Сейджуро.
—Ты знаешь, где Куроко? — Киёши мгновенно посерьёзнел.
— Нет, — я не врал. — Кстати, мне всё время было интересно, откуда ты знаешь, что собака у меня?
— Капитан Тоо сказал.
Ну да, конечно, моя крёстная фея Имаёши Шоичи. Предсказуемо. И скучно. Захотелось немного разнообразия:
— Киёши, что на тебе сейчас надето?
Татуировщица глянула на меня с интересом и продолжила выводить плавник. Киёши вздохнул.
— Так где и когда встретимся?
Когда ты успел стать таким унылым, Киёши Теппей? Я положил трубку и набрал Стрёмного Сенпая.
— Что на тебе сейчас надето?
— Розовый халат, трусы и очки, — Имаёши сказал это таким тоном, что я машинально нажал отбой.
Всё-таки самая огромная херня, которая может произойти с вами в жизни, — это не влюблённость. Самая огромная херня, которая может произойти с вами в жизни, — это Имаёши Шоичи.

II.
Меня зовут Ханамия Макото. Сегодня я проснулся в десятом января уже в семнадцатый раз, и мне это всё порядком надоело. Сегодня у меня выходной.
Я много раз прокручивал в памяти оригинальное десятое января. Абсолютно обычный день. Я провалялся дома и почти не выходил на улицу. Я не принимал судьбоносных решений, никто не умирал у меня на руках, я даже почти ни с кем не общался. Я вёл себя как обыкновенный семнадцатилетний школьник, у окружающего мира был выходной от меня.
Сегодня я попробую это повторить. План был такой: я пойду гулять с собакой, вытащу из-под кровати ящик пива, буду смотреть лесбийское порно в Full HD, возможно, пройду пару онлайн-уроков испанского. И пусть весь мир подождёт.
Это был отличный план. Замечательный, продуманный, достойный человека с IQ выше ста шестидесяти. Ни в одном из просчитанных мной вариантов этот план не мог не сработать.
Щенок где-то спал, в ящике оставалось не так много полных бутылок, на экране лизались девочки. За одним большим исключением жизнь была прекрасна, и тут на меня снизошло озарение.
Я застрял в этой временной петле, потому что так ни разу не вернул собаку Киёши. Я сейчас быстро отдам ему собаку и проснусь завтра в одиннадцатом января.
Забегая наперёд, скажу, что это был беспросветный стыд. Но когда вы принимаете решения под действием эндорфинов и алкоголя, вам так не кажется. Я натянул трусы, джинсы и куртку, схватил щенка в охапку и выбежал на улицу.
Подозреваю, что я выглядел как начинающий наркоман, отобравший собачку у маленькой девочки. От меня несло пивом, прохожие шарахались. Их проблемы. В общем, доехал сидя.
У восточного выхода Синдзюку было много людей. Киёши Теппея у восточного выхода Синдзюку не было. Вот урод.
Я упал на скамейку и набрал SMS: “тыгдеь=??”. Щенок сидел у меня за пазухой и заглядывал в телефон. Потом тявкнул и лизнул меня в щёку.
— Давай без сопливых прощаний, а? — я почесал его за ухом.
У Киёши была интересная манера перезванивать в ответ на SMS. Скорей всего, он был не из тех, кто легко формулирует свои мысли в текст.
— Привет, а ты где? — его голос звучал хрипловато и удивлённо.
— Ты охуел? Восточный выход Синдзюку. Вали сюда и забери собаку.
Я положил трубку и с минуту рассматривал дисплей. На часах было 2:58, Киёши ещё даже не прислал мне SMS. Херня. Пространственно-временной континуум никогда не работает так, как вы этого хотите.
Киёши появился через полчаса, растрёпанный и взъерошенный. Меня к этому времени уже достаточно отпустило, я начинал мёрзнуть и понимать, что десятое января никуда от меня не денется.
Интересно, почему он так хотел лично забрать у меня собаку? Хотел оградить свою бесценную команду от угрозы массового поражения под названием Ханамия Макото? Все были заняты поисками Куроко? Никто из них не пошёл бы со мной на встречу без бронежилета и брандспойта, а под рукой не было ни того ни другого?
Киёши затормозил возле скамейки, внимательно осмотрел нас со щенком и спросил:
— С тобой всё в порядке?
О да, детка! Со мной всё в полном порядке. Я смеялся минуты три. До слёз. Киёши наблюдал за этим молча и настороженно, но остановить меня не пытался. Возможно, боялся, что от резкого движения я могу покалечить собаку.
Я отдышался и протянул ему щенка, он подхватил его довольно бережно.
— Эм... спасибо, — Киёши колебался. Я уже видел это выражение на его лице. В коридоре стадиона, после матча с Шуутоку. Забавно, но больше не актуально.
— Ну пока, — Киёши так ни на что и не решился.
— Ну пока, — повторил я за ним.
Он уходил не оглядываясь. Щенок поставил передние лапы ему на плечо и грустно смотрел на меня.
— А что если я скажу тебе... — крикнул я вслед Киёши, и тот резко обернулся на мой голос. — А что если я скажу тебе, что проживаю сегодняшний день уже в семнадцатый раз?
— В смысле? — улыбнулся Киёши и подошёл обратно к скамейке.
— В смысле уже в семнадцатый раз просыпаюсь, а на календаре десятое января.
— Тогда ты должен знать, что я сейчас скажу.
Я покачал головой. У Киёши Теппея было железное сердце и железная логика. Он ещё раз внимательно меня осмотрел, принюхался и сказал:
— Я провожу тебя домой.
Невероятно. Просто охуеть. Я искренне думал, что для того, чтобы Киёши Теппей захотел мне помочь, я должен быть переходящей через дорогу бабушкой или носить белую баскетбольную форму с чёрно-красными вставками. Оказывается, идиотизм Киёши Теппея не знал границ.
Я встал со скамейки и пошёл к метро.
— Как его зовут?
— Кого? — Киёши шёл на шаг позади меня.
— О боги, не тупи. Собаку. Как зовут собаку?
— Ниго. Он ведь тебе нравится, да?
Я резко обернулся и чуть не врезался в Киёши. Он вовремя затормозил, всё-таки реакция у него была отличная.
— Вы назвали собаку числительным?!
В этом мире было полно идиотов. Иногда они сбивались в группы и образовывали баскетбольные команды.
— Не бойся, я придумаю тебе завтра нормальное имя, — я погладил щенка по чёрно-белому лбу. Киёши поднял бровь, но ничего не сказал.
В метро я благополучно отключился. На автопилоте проснулся на нужной станции и пошёл к дому. Молчавший всю дорогу Киёши вдруг спросил:
— Ты смотрел «День сурка»?
Божественно. Если бы меня так не клонило в сон, я просмеялся бы снова минут пять.
— Четыре раза, Киёши. Четыре раза, — мы подошли к моему дому, я воевал с ключами на крыльце. — Только это не голливудский фильм. Это моя грёбаная жизнь.
— Я к тому, что тебе стоит попробовать совершать бескорыстные поступки весь день, — Киёши был сама доброжелательность.
По-моему, он меня троллил.
— С какой ты планеты? Если я буду совершать бескорыстные поступки, чтобы выйти из временной петли, они перестанут быть бескорыстными, идиот.
Я всё-таки открыл замок и толкнул дверь вперёд. Телек в гостиной продолжал крутить порнуху.
— О, я наконец понял, чем ещё от тебя пахнет, кроме пива, — сказал Киёши, заглядывая мне через плечо. Он был невозмутим.
— Ты что, пытаешься поддеть меня? — я опёрся о дверной косяк. Меня забавляло происходящее, я будто наблюдал за всем со стороны.
— Береги себя, Ханамия, — Киёши развернулся и пошёл к калитке. Щенок пригрелся и спал у него на руках.
— Эй! — крикнул я, наконец взяв себя в руки. Киёши посмотрел заинтересовано, видимо, ждал, какую ещё херню я могу сегодня сказать. — Со мной ничего странного вчера ночью не происходило?
Фасад приветливого благодушия на лице Киёши на секунду дал трещину. И я увидел всё то, что заставило меня выбрать именно его. То, из-за чего я хотел ломать, ломать, ломать его, чтоб раз и навсегда вытащить это наружу. И то, что я увидел, отдалось во мне странным, почти забытым удовлетворением.
— Странного? — Киёши быстро надел свою маску обратно. Похоже, он был из тех семи миллиардов людей, которые боятся что-то сказать или сделать, потому что у них не будет второго шанса. Какая жалость.
— До завтра, — я захлопнул дверь и поплёлся к себе в комнату. Без собаки в доме было удивительно пусто. Ну приехали.
Я как-то слишком задолбался в собственный выходной. Ничего, у меня ещё будет время разобраться с Киёши. Не раздеваясь, я плюхнулся на кровать и позвонил сенпаю.
— А что если я скажу тебе, что проживаю сегодняшний день уже в семнадцатый раз?
— Поздравляю, тебя ненавидит даже мироздание, — Имаёши был доволен жизнью и не прочь поболтать.
— Я серьёзно.
— Я тоже.
— Со мной ничего странного вчера ночью не происходило? — я много раз задавал ему этот вопрос, и он каждый раз находил способ не ответить мне.
— Ничего такого, чего бы ты сам не хотел, Ханамия.
— Почему я унёс домой щенка?
— Не помнишь? Ты сказал, что у него IQ сто девятнадцать и ты не можешь так это оставить.
Какой стыд, больше никакого пива. Я положил трубку и провалился в сон.

III.
Меня зовут Ханамия Макото. Я стою напротив восточного выхода Синдзюку, на часах 4:37, десятое января повторяется в восемнадцатый раз. У меня сегодня день рождения.
— Твой день рождения не сегодня.
— Рад, что ты разбираешься в таких вещах, Киёши.
Он сидел на той же скамейке, на которой в прошлый раз сидел я, и чесал щенка за ухом.
— Ну так что, идёшь со мной? В моей сумке около миллиона йен. Я вполне могу устроить себе день рождения.
Не знаю, поверил ли он мне насчёт денег. Я не грабил банк в третий раз. Просто стащил сумку из-под носа у заправлявших банкомат инкассаторов. И я не вижу ни капли своей вины в человеческой невнимательности.
— Конечно, можешь. Я знаю, на что ты способен, — Киёши не улыбался.
— Нет, не знаешь. Я в последнее время вышел на абсолютно новый уровень, — а вот я улыбался, широко и искренне. — Так не хочешь пойти со мной и проконтролировать?
Он хотел. Я видел это в его глазах. Это и привело меня сюда. Киёши Теппей — парень с двойным дном и ответами на мои вопросы.
— Мне нужно будет отдать щенка Куроко, — Киёши встал со скамейки и выпрямился передо мной. — Пошли.
В моей сумке был миллион йен. Весь Токио был у моих ног. Но у Киёши был свой взгляд на дни рождения.
Мы пошли в кино. В грёбаное, мать его, кино. Я, Киёши Теппей, щенок и сумка с миллионом йен.
— Будьте добры, два билета на 5:45, — я улыбнулся.
Кассирша зарумянилась и застучала по клавишам. Большинству девушек я не нравился. Но сейчас я включил свой вежливый режим, а за моей спиной маячил Киёши. У девочки не было шансов.
Мы отсмотрели полтора часа зомби-апокалипсиса, завалились в бургерную и съездили отдать собаку Куроко. Он ничего не сказал ни про то, где пропадал всё это время, ни про то, что с Киёши был я. Я помахал щенку рукой на прощанье.
— Куда дальше? Твоя очередь выбирать, — Киёши смотрел на меня выжидающе. Он казался расслабленным, но мы оба знали, что может за этим скрываться.
— Идём, тебе понравится.
В первую очередь я ожидал, что понравится мне. Я слишком долго терпел этот спектакль сегодня. Пора было переходить к главному.
Двери лифта раскрылись, и мы с толпой туристов вывалились на смотровую площадку пятьдесят второго этажа Мори Тауэр.
— Нам не сюда.
Я схватил Киёши за рукав и потащил к небольшой служебной двери в углу. Вставил пластиковую карту в специальный замок и подождал, пока на нём загорится зелёный индикатор.
— Откуда у тебя карта-ключ?
— Не тормози!
Я с трудом впихнул Киёши в раскрывшуюся дверь.
— Можешь ещё спросить, почему моя сумка не вызвала подозрений на сканере вещей внизу. И не заметят ли нас на камерах наблюдения.
Я огляделся, мы были на лестничной площадке. Ступеньки вели наверх, всё шло по плану.
— Это противозаконно, — спокойно заметил Киёши.
— О да, мы делаем что-то очень нехорошее. Тебе нравится? — я поднялся на пару ступенек и обернулся к нему. Ему не нравилось, но отступать он не собирался.
Я взбежал по ступенькам наверх и открыл дверь на крышу. Вокруг было полно вентиляционных труб и антенн, порывы ветра закладывали уши.
Прямо передо мной огненной паутиной раскинулся Токио.
— Оно того стоило, — Киёши остановился рядом и положил руки на парапет. Он смотрел на город так, будто видел его впервые. — Но деньги нужно будет вернуть.
— Скажи об этом ещё раз — и я расстегну сумку и высыплю их вниз.
Пожалуй, в конце так и сделаю. Я закутался в куртку, отошёл от парапета и уселся спиной к какой-то вентиляционной конструкции. Она немного защищала от ветра.
— Так к чему всё это? — Киёши обернулся и смотрел на меня без своей раздражающей улыбки.
— У меня есть проблема. Я застрял во временной петле.
— Ханамия! — Киёши рассмеялся.
— Я проживаю один и тот же день уже очень много раз. Не веришь? Это нормально. Смартфон с собой?
— Угу, — Киёши вытащил из кармана какой-то телефон новой модели. Он был безразмерным, но всё равно меньше его ладони.
— Сейчас без пяти девять. Выбирай новостной канал с онлайн-трансляцией.
— NHK.
Он подошёл и сел по правую руку от меня. На экране его телефона я видел новостной сайт, плеер пока крутил рекламу.
— Итак, NHK. Новости будут идти в таком порядке: заявление премьер-министра, вспышка Эбола и превентивные меры в аэропортах Японии, выборы в Фукусиме, какой-то саммит в Китае, туда летал экс-премьер. Потом местное, буду перечислять по ходу. Будет ещё спорт, могу озвучить все результаты бейсбольных матчей.
— Хорошо, — Киёши прищурился.
Начались новости. Киёши невозмутимо выслушал заявление премьера, сообщения об Эболе, выборах и саммите. У него было нечитаемое выражение лица. И тут что-то пошло не по плану.
— Перейдём к криминальным сводкам, — щебетала ведущая. — Банк Японии заявил об ограблении банкомата в одном из его токийских отделений. Мы просим всех, кто обладает какой-либо информацией о молодом человеке на фотографии, обратиться по телефону, который вы видите на ваших экранах.
У фотографии было отвратительное качество, лица не было видно. Но куртка и прическа сомнений не вызывали. Мы с Киёши посмотрели друг на друга. Я протянул руку и нажал паузу на его телефоне.
— Так вот, — начал я, — можешь отвести меня в полицию, а можешь дослушать до конца. Мне всё равно, в полночь этот день для меня начнётся заново.
— Я бы не сдал тебя полиции, — Киёши был не без сюрпризов.
— Хорошо. Я застрял во временной петле. И я почти уверен, что событие, которое столкнуло меня в неё, произошло вечером девятого января, — я сделал паузу. — Что случилось со мной вчера вечером, Киёши?
— Ты не помнишь вчерашней ночи?
— А сам не помнишь? Я был в дрова, сложно было не заметить.
— Ничего не случилось, — Киёши улыбнулся. — Мы праздновали победу, отличная была вечеринка. Ты почему-то всё время держал на руках Ниго...
Он продолжал болтать, но я не слушал. Что ж, я не ожидал, что это будет так просто. Я засунул руку в расстёгнутую сумку.
— Мы пели караоке, играли в дартс...
Я продолжил шарить в сумке и наконец нашёл, что искал. Вдохнул, выдохнул и, молниеносно развернувшись, пристегнул левую руку Киёши наручниками к изгибу вентиляционной трубы.
— Ханамия?!
Я уже успел отскочить на безопасное расстояние. Скорость всегда была моим преимуществом.
— Сядь и не двигайся. Если, конечно, не хочешь узнать, что ещё есть у меня в сумке.
Киёши смотрел на меня с ненавистью. О боги, ну наконец-то. Это было восхитительно. И всё равно его ненависти было недостаточно. Хватило бы мне дня, чтоб вытащить наружу всё и до конца? Чтоб он захотел ударить меня? Захотел сломать меня в ответ? Тихий голос на периферии сознания шептал, что мне не хватило бы и сотни лет.
Я усилием воли подавил в себе вспышку очень знакомой злости.
— Чего ты хочешь, Ханамия?
— А ты чего хочешь?
Я подошёл к нему, перебросил одну ногу через его согнутые колени и аккуратно сел сверху. Наши лица были совсем близко, я мог видеть маленькую красную царапину на его левом ухе. Похоже, вчера было три дротика, а не два.
— Что случилось вчера вечером, Киёши?
Киёши успел взять себя в руки. Скорей всего, он ожидал чего-то подобного весь вечер.
— Ничего не случилось, я уже сказал тебе.
— Да ладно! Это выражение на твоём лице. У нас ведь этот разговор с тобой не в первый раз. Что ты не можешь мне сказать? Мы подрались, ты разбил мне голову и я валяюсь в коме? Я разбил голову тебе, и теперь это будет преследовать меня до конца жизни? Что? Что случилось?
Я почти кричал ему в лицо. Киёши молчал, вероятно, был в шоке. Похоже, он говорил правду. Ничего не случилось тем вечером.
А возможно, я просто неправильно формулировал вопрос.
— Хорошо, — сказал я уже тише и повторил: — Хорошо. А что вчера вечером не случилось, Киёши?
Киёши зажмурился и потёр глаза не пристёгнутой рукой.
А потом наклонился и поцеловал меня.

IV.
Меня зовут Ханамия Макото. Я где-то посреди юго-восточного Токио. В маленьком старом доме на раскладном диване трахаюсь с Киёши Теппеем.
И видят боги, это мало с чем сравнимое удовольствие.
— Сука, ты мне сейчас позвоночник сломаешь...
Я перестал чувствовать давящую мне между лопаток ладонь. Киёши замедлился, наклонился и поцеловал меня в висок. Ему бы стоило определиться, чего он хочет больше: нагнуть меня и выдрать или распускать слюни и нежности. Меня это всё даже забавляло. Киёши Теппей — парень с сердцем, способным полюбить весь мир, — взял и выбрал одного-единственного человека, которого любить не нужно и который не будет любить в ответ. И теперь методично втрахивал его в диван.
Очаровательно, столько напрасно потраченных усилий. Столько никому не нужной заботы.
Киёши откинулся на спину, притянул меня к себе и усадил сверху. Блядь, ну что за любовь к этой позе? В прошлые два захода у меня в ней ничего не получилось.
Ах да, важная деталь — я здесь уже в третий раз. Было бы глупо попробовать всё, что может попробовать человек с бесконечным числом попыток, и встретить одиннадцатое января семнадцатилетним девственником.
Возможно, я просто искал свежий повод ненавидеть Киёши. Возможно, всё проще, и люди просто хотят и любят трахаться.
Там, в ту минуту, мне было одновременно очень хорошо и абсолютно всё равно. Что бы я ни делал, наутро результат обнулится. Я мог бы ломать Киёши, мог бы привязывать его к себе, мог тренировать на нём минеты или захотеть быть с ним, утром между нами снова не будет ничего общего, кроме разбитого колена и просьбы вернуть щенка хозяину.
Киёши сжал ладони на моих бедрах и задвигался навстречу. Похоже, он был уже близко. Я, кстати, тоже.
— Хочешь, я кончу тебе на лицо?
Киёши дышал тяжело и был не особо разговорчив. Вместо ответа он накрыл мою руку своей и с силой провёл по моему члену.
Я кончил ему на живот. Ладно, ещё неизвестно, за кем этот раунд.
Мне хотелось свежего воздуха, в комнате было слишком душно и тесно. В комнате было слишком много Киёши. Он откинулся на подушку и подобрал ноги под себя, свет с улицы золотил его тело и кончики волос. В темноте он был похож на статую сидящего Будды. Я открыл окно и впустил в комнату январский вечер.
— Ты говорил про эту временную петлю...
— Только попробуй, блядь, спросить про «День сурка».
— Да нет... Я хотел спросить, ты пробовал искать выход? Почему это происходит?
— Киёши, людям после секса абсолютно не обязательно о чём-то разговаривать.
Не думаю, что он мне верил. Но каждый раз, когда я рассказывал ему о том, что со мной случилось, он пытался помочь. Иногда мне казалось, что Киёши Теппея на самом деле не существует, что тот вариант с комой и сном и есть правдой. И что Киёши — всего лишь визуализированая часть моего подсознания.
Двадцать четыре повтора. Не удивительно, что я начинал сходить с ума.
— Хорошо, я расскажу тебе, почему это со мной происходит, — мне было всё равно, я слишком долго носил это в себе. — Всю свою жизнь я находил радость в одном. Я любил ломать вещи. Большие, красивые, сделанные с любовью вещи. И это было прекрасно. Ты только посмотри на себя. Но большие красивые вещи имеют свойство заканчиваться и надоедать. Вокруг меня не осталось ничего, что принесло бы мне радость, сломавшись.
Я почти срывался на крик, я не признавался в этом даже себе самому:
— Мне стало скучно. И я подумал, что дальше? Что будет иметь значение? Так вот, единственная вещь в моём мире, которая имеет значение, — это я сам. Мне больше нечего ломать, мой единственный выход — саморазрушение. И мне стало страшно, — я отдышался. — Так вот, Киёши, моё будущее не наступает, потому что я сам его не хочу.
На Киёши будто вылили ведро ледяной воды. Его можно было понять, многовато всего для одного вечера. Я думал об этом всём двадцать четыре повтора, я три раза приходил сюда трахаться с ним. А он каждый раз отпускал себя на волю впервые.
— И ты не пробовал искать смысл в чём-то другом? — он наконец взял себя в руки.
— Пробовал. Я много чего пробовал.
— Я хотел бы помочь тебе.
— … помочь тебе, — я сказал это с ним одновременно. Мы уже шли практически по сценарию, я выучил все реплики и реакции Киёши. Сейчас, к примеру, он был в шоке.
— Ладно, — он примирительно поднял руки. — Ладно. Останешься на ночь?
Без разницы, на часах было без пятнадцати полночь. Я залез под одеяло и повернулся к окну. Спиной я чувствовал исходящее от Киёши тепло. Стоило отдать ему должное, он не лез обниматься и не пытался меня лечить.
— Знаешь, ещё кое-что.
Конечно, я знал.
— Я в начале февраля улетаю в Америку.
— … улетаю в Америку, — это я тоже сказал одновременно с ним.
Киёши Теппей мог в начале февраля улетать на Марс. Это не имело никакого значения. Но почему-то, переспав со мной, он считал своим святым долгом мне об этом рассказать.
Иногда мне казалось, что каждое прожитое мной десятое января порождает новую реальность. В тех реальностях наступает завтра. И я встречаю это завтра в полицейском участке, больнице, на набережной Гонконга без денег на обратный билет. Или в одной постели с Киёши Теппеем.

V.
Меня зовут Ханамия Макото, и я не помню, в который раз сегодня наступило десятое января. Мне хреново. Отвратительное чувство засасывающей пустоты где-то в районе солнечного сплетения.
Сука, сука, сука. Рациональная часть меня знала этому название, и она же приводила аргументы против. С одной стороны, я всегда просыпался в одном и том же физиологическом состоянии. Одно и то же похмелье, раны и татуировки на утро исчезали бесследно. С другой стороны, оставалась память. Значит, клетки моего мозга обновлялись. Теперь ещё и это. Чтобы в моём организме созрела эта гормонально-допаминовая бомба, нужно было куда больше одного дня. Я ничего не понимал.
Блядь, вместо того чтоб вдоль и поперёк выдрачивать теорию относительности, нужно было сесть за нейробиологию.
Я ни разу в жизни не чувствовал ничего подобного. Даже когда десятое января повторилось в третий или четвёртый раз и я начал осознавать всю безысходность моего положения, меня и близко так не накрывало.
Самая огромная херня, которая может случиться с вами...
Я слонялся по комнате и пытался понять, что делать. Нужен был план. Я провалялся в кровати полдня наедине со своими мыслями, и от этого стало только хуже. Видеть никого не хотелось, оставаться одному было нельзя.
Я нашёл в скомкавшемся одеяле телефон и позвонил в Службу Доверия:
— Я уже неделю трахаюсь с Киёши Теппеем. И знаешь, каждый раз — как первый.
— Поздравляю, ты влюблённый идиот, — сенпай зевнул. — Не думал, что доживу до этого светлого дня.
Прекрасно. Человек-рентген Имаёши Шоичи каким-то чудом озвучил всё то, что я задвигал на самые дальние полки уже полтора дня. Скорей всего, он не верил мне, но тем не менее сквозь насмешку в его голосе пробивались понимание и сочувствие.
— Как у вас дела с Касамацу?
Имаёши почти не вёлся на это. Но за те редкие разы, когда он снисходил до откровений, я узнал, что капитан Кайджо — приличный молодой человек и не хочет иметь ничего общего с мутными типами в очках.
Какая жалость. Этот мир полон неразделённой любви.
— Так что случилось, Ханамия?
— Что бы я ни делал, всё будет напрасно.
— Ты меня пугаешь, — Имаёши был единственным человеком в мире, который знал, когда я врал, а когда был искренним. В ту минуту я действительно пугал его.
— Ладно, пока, — легче от разговора не становилось.
— Подожди.
— Да?
— Один совет. Запомни это чувство.
— Какое? — спросил я, точно зная, что ответ мне не понравится.
— Чувство, когда ломается что-то внутри тебя.
Я положил трубку, на часах было 3:22. Открыв окно, я выбросил телефон в голые кусты гортензии, потом укутался в одеяло. Щенок запрыгнул на кровать и притих у меня в ногах. Я так и не придумал ему имя.
Когда я проснулся, было около восьми. Голова раскалывалась, горячий душ не спасал, есть не хотелось.
Всё. Хватит этой херни.
Я набрал на домашнем телефоне свой номер и пошёл искать мобильник под окном. Он застрял между тонких веток, дисплей светился холодным голубым светом. Четыре пропущенных и два сообщения. Всё от Киёши. Я набрал текст:
«Стритбольная площадка за 7-Eleven возле моей школы. Возьми кроссовки. Я возьму мяч и собаку.»
Я оделся и выкатил мяч из-под кровати. Оказывается, за все эти повторы я ни разу не доставал его, чтобы просто поиграть.
— Животное, — позвал я, стоя на пороге, — мы идём играть в баскетбол.
Животное жизнерадостно тявкнуло.
На площадке было прохладно, но не ветрено. Я снял куртку и пару раз ударил мячом об асфальт. Мяч упруго отскакивал и послушно возвращался мне в руки, на ладонях оставалась пыль и мелкий песок. Я забросил трёхочковый. Мяч, описав плавную дугу, отскочил куда-то в кусты. Щенок, весело лая, побежал за ним. Похоже, его часто брали на тренировки.
Не знаю, сколько прошло времени, я отрабатывал броски и обводки, щенок крутился под ногами и прыгал за мячом. Мерзкое чувство, будто сердце не на своём месте, слегка притупилось.
— Здесь больше никого нет. Не стой там столбом.
— Привет, — Киёши опирался о сетку плечом. Площадка было плохо освещена, я не видел его лица. Но чувствовал его настороженность.
Я семь раз трахался с ним, один раз ходил с ним в кино и один раз приковал его наручниками к трубе. Киёши стоял возле ограждения площадки и ничего об этом не знал. Я смотрел на него и не понимал, что чувствую. Блядь, люди казались мне такими простыми существами. В конечном итоге — всегда одинаковыми. Так почему я ничего не понимал? Единственное, что мне было ясно, — я чувствовал злость.
На Киёши? На себя самого?
— Как твоё колено?
— Ханамия... — Киёши предупреждающе поднял ладони. Он выглядел разочарованным.
— Блядь, да я не об этом! Ты сможешь сейчас сыграть со мной?
— Да. Пожалуй, да, — Киёши посветлел, но всё равно не выглядел расслабленным. Он снял куртку и положил её на скамейку, щенок бегал вокруг него кругами и вилял хвостом.
Я бросил мяч, и Киёши легко поймал его.
— До скольки играем? — спросил он.
— Не важно. Мне надоело без конца что-то считать.
— Как скажешь. Тогда давай повеселимся! — Киёши наконец улыбнулся.
Он был выше и сильней. Я был быстрее. Он играл вполсилы, не особо напрягая ноги. Я играл по-честному. Нам обоим было непросто.
Мы играли долго, Киёши молчал всё это время. Щенок спал на скамейке, завернувшись в мою куртку.
— Стоп, — Киёши отдышался и вытер пот со лба.
— Поедешь отдавать собаку?
— Поздно, завтра уже, — он изучающе посмотрел на меня. — Мне понравилось играть с тобой.
Мне тоже понравилось играть с ним.
— Киёши... — слова сами подступили к горлу, но вытолкнуть их из себя казалось невозможным.
— Знаешь, я в начале февраля улетаю в Америку. Алекс постаралась, она классная. Если лечение там пройдет хорошо, я смогу участвовать в следующем Зимнем Кубке, — Киёши взъерошил волосы. — Мы снова сыграем на одной площадке.
— Мне жаль.
— А? — Киёши поднял бровь.
Я молчал. Мне не хватит одного дня, чтобы он меня услышал. Киёши пожал плечами и продолжил болтать. Я почти не слышал, что он говорит.
Я сказал ему всего два слова. Но мне казалось, будто из моей груди в тот момент вытащили пробку. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что я буду чувствовать что-то подобное, я бы сломал ему пару пальцев.
— Ух ты, уже за полночь. Ладно, я ещё успею на последний поезд, — Киёши застегнул куртку. — Тебе-то домой недалеко?
— Недалеко, — я протянул ему щенка и тоже надел куртку.
Сегодня одиннадцатое января. Меня зовут Ханамия Макото. И мне жаль.